Мы поднимаемся по ступенькам, я слышу скрип двери. После чего меня толкают вперед и дверь закрывается. Я тут же хватаю накидку и сбрасываю ее с головы. Резкий яркий свет ударяет в глаза. Я жмурюсь, пытаюсь осмотреться, а когда это происходит, едва не вскрикиваю от неожиданности.

Передо мной в кресле сидит Дамир. Перед ним на столе бутылка виски и стакан. Но он их не трогает, даже не смотрит. Его взгляд прикован ко мне. Целиком и полностью. Он меня рассматривает, изучает, как будто я виновница какого-то заговора.

Я вдруг понимаю, что он жив. Слова Адама были правдой и Дамир действительно жив! И не просто жив! Господи, он приказал своим людям привести меня сюда и забрал от детей! От его сына забрал! Как он мог вообще? После того, как даже не сообщил о том, что жив!

— Поверить не могу, — возмущаюсь я. — Ты жив и так спокойно приказал своим людям меня скрутить? Мать твоего сына приказал похитить и привезти! Да я извелась вся.

Я стою и жду ответа. Шокированная. Боже, он действительно это сделал! А в голове набатом бьет “Жив… жив… он жив”.

— Правильно извелась, — вдруг резко бросает он. — Ничего хорошего тебя не ждет.

Я непонимающе смотрю на мужчину, которого считала мертвым. На отца своего сына смотрю и думаю, что мне послышалось.

— Что? — переспрашиваю.

Хочу услышать от него угрозу еще раз. Убедиться, что это не игра моего воображения. Он что, свихнулся? Или после взрыва ударился головой где-нибудь? Я-то в чем виновата?

— Ты слышала, — говорит он.

И не шутит.

Не шутит.

Он серьезен, собран, уверен в себе. Кажется спокойным, но утверждать не буду. Мне становится не по себе от его взгляда, я пячусь назад, но чуть не падаю, зацепившись за кресло.

Он меня подхватывает. За какую-то долю секунды оказывается рядом и удерживает меня, а затем спрашивает:

— Поняла, наконец?

— Да что поняла? — вырывается у меня. — Что ты спятил?

— Не смей, — говорит он, сдавливая мои щеки.

Я дергаюсь, но он меня держит. Не отпускает. Затем чуть ослабляет хватку и проводит пальцами по подбородку, спускается ниже, к ключице, затем к груди.

— Что тебе нужно? И к чему был этот цирк?

— Не хотел появляться официально, — выдыхает мне в лицо. — Пока не знаю, кто твои подельники.

— Что? В чем? Какие подельники?

Я ничего не понимаю. Смотрю в знакомое лицо и не узнаю прежнего Дамира. Человека, который в последнюю нашу встречу смотрел на меня с таким теплом и нежностью, что в груди щемило. Что с ним случилось? Кто и что ему обо мне рассказал, что он ведет себя, словно придурок.

— Играешь хорошо, молодец. Только твой подельник тебя сдал.

Он больше ничего не говорит. Снова хватает меня за подбородок, цепкие пальцы удерживают на месте, а затем он меня целует. Я отвечаю. Истосковалась по нему, несмотря на весь тот бред, что он нес. Да и не поняла я ничего. Он меня целует, это ведь хорошо?

— Блть, хороша, — рычит Дамир мне в губы.

Моя спина касается холодной стены, его руки сдавливают мою грудь, шарят по всему телу. Его пресс упирается в мой живот, в низ живота отчетливо вдавливается налитой кровью член. Я чувствую, как мои трусики становятся мокрыми. Хочу его, несмотря на все, что он сделал, несмотря на эту несправедливость и похищение. Я уверена, что с детьми все будет в порядке. Жанка их заберет и Дамир побеспокоится об этом. Да и не боюсь я его. Что бы он себе не надумал, мы все решим, я уверена.

Тем временем, Дамир стаскивает с моих плеч кофту, целует ложбинку груди, касается поцелуем ключицы, его руки шарят по моей голой спине, а затем он замирает. Разворачивает меня к себе, задирает кофту, дергает меня за бюстгальтер и тычет мне в лицо бирку:

— Для кого купила? И так спешила, что даже снять ценник забыла? Недешевое бельишко, надо сказать. Бабки получила за мое предательство? Или твой хахаль их дал?

— Что?

Я вырываюсь у него из рук, но он не отпускает. Чувствую, как его руки расстегивают бюстгальтер, а в следующую минуту он попросту срывает его с меня. Стаскивает силой, и я тут же прикрываю грудь. На глаза наворачиваются слезы, я чувствую себя униженной.

— Понимаю, — говорит Дамир. — Не для меня покупала. Но я тебе говорил, что у тебя никого не будет. Ни одного другого мужика, кроме меня. Говорил?

Я зачем-то киваю и шепчу:

— У меня никого не было.

Он смеется.

Следом за бюстгальтером идет моя юбка, а потом и трусики. Я чувствую себя униженной и совсем не понимаю, что дает ему право так со мной поступать. Почему он говорит, что я его предала и ведет себя со мной, как со шлюхой.

— Прекрати, — шепчу. — Я ничего не понимаю.