– А какие у вас, позвольте спросить, капиталы? – тут же Варя снова встряла, зная, что он может на такое ответить.

– Я не про свои, я про ваши капиталы говорю. У меня то, жалованье, да и только. На пропитание, на жильё хватает. На платье нужно в кредит договариваться.

– Ах, это значит, вы мои капиталы приумножать собираетесь? – нехорошо улыбнулась Варвара, и все почувствовали, как бы уже сейчас чего не вышло.

– Если мы с вами в супружестве будем состоять, ваши капиталы моими станут. Вот и займусь я тогда делами. Вон заметил я на подворье у вас, слуги порой без дела слоняются, не поймёшь – чем заняты. Не слишком много уважения к вам выказывают. Нужно бы их приструнить.

Варвара уже не скрывала своего явного раздражения:

– Что ж вы Сидор Харитоныч, вот так, без зазрения говорите, будто дело уже решенное? А ведь я за вас замуж ещё пока не собираюсь. Да и вряд ли соберусь.

– Это отчего же? – совершенно искренне удивился он.

– Оттого, что не приглянулись вы мне, – она встала и демонстративно вышла.

– Ну, Варвара Петровна, – влетела в комнату разъяренная сваха, после того как проводила немного обиженного Сидора Харитоновича, – чтобы я в твой дом ещё хоть на ступеньку ступила! Не дождёшься! Сиди тут, размышляй, какого тебе жениха подать, а я в вашем деле больше не участница. Это ж надо, хожу, хожу, добиваюсь, бьюсь как рыба об лёд, я ей всё одно. Тот не люб, этот не по нраву. Всё, покидаю вас, и не зовите, и не пишите. Не приду.

Варвара улыбалась на эти её слова, а после обернулась, добро так посмотрела на сваху и сказала:

– Да не злитесь вы Марья Игнатьевна. Думаете, мне легко сидеть, разговоры такие выслушивать? Я ведь не железная, понимаю чего он, этот ваш, добивается. А вам то, что до того, как я потом с ним жить буду? Ваше дело маленькое, совместила и получила с каждого по отдельности. И дальше пошла. А нам – жить.

– Да знаю я голубка, знаю, – смягчилась на такое сваха. – Но ведь и меня пойми, я ж по городу словно белка ношусь, уже чуть не под прилавки заглядываю, ищу тебе жениха. В каждое окно, в каждую дверь стучусь, нелегко это матушка. Ох, и нелегко.

У окна, где стояла Варвара небольшой секретер, она повернулась, глянула на сваху, открыла ящик, достала шкатулку. Вынула несколько монет и протянула свахе.

– Не сердитесь, Марья Игнатьевна, не со зла я, ведь знаете. Самой опостылело.

– Да знаю горлинка, знаю нелегко тебе. Так чего ж Сидор Хоритоныча не взять? Молодой, красивый.

– Не по нраву, не могу.

– Ну, хорошо, – сваха взяла монеты, повернулась чтобы выйти, а у двери обернулась и участливо сказала, – поищу немного, только не из кого уже выбирать. Если какой заезжий прибудет, или полк расквартируют. Только так.

А когда она вышла, села Варя у окна и надолго замерла. Что за мысли крутились у неё в голове, никто не знает.

Дом Варвары Гусевой, добротный. Пять окон на улицу, четыре на подворье. Каменный цоколь первого этажа и сосновые стены второго, кажется, построены на века. Мезонин с резными наличниками, двор с постройками, амбар, конюшня, курятники. За домом небольшой дворик с садом.

Имела Варвара собственную коляску на два места и добротный, крытый экипаж.

Если когда в гости к Дарье Михайловне Фокиной собиралась, обязательно на коляске. Ведь приятельница на другом конце города обитала, а ботиночки по пыльным дорогам топтать совсем не дело. Выезжала Варвара принарядившись, чтобы и прохожие, и изредка проезжающие, замечали статус пассажирки. Возница – Афанасий, вел не торопясь, как просила барыня. Пусть смотрят, пусть видят, какова. Ведь не каждый дом, свой выезд имеет. А у неё есть.

А ещё нравилось Варваре с важным видом проехать по площади. А ну, покажется заезжий жених, или местный, каких она ещё не встречала. И всё смотрела на людей, всё бегал взгляд по прохожим, но мало на ком останавливался. Доезжала до приятельницы, так по дороге никого интересного не встретив. В смысле – молодых людей.

У Дарьи Михайловны искренно жаловалась Варвара на такое глухое прозябание.

– Ах, душечка моя, опостылело, как всё опостылело. Хоть бы случилось чего интересного. Ну, это что же до гробовой доски в скуке несусветной прозябать.

– Тебе то что, ты замужем побывала, а я до сих в девках сижу, – возмущалась Дарья.

Давно уже силилась Варвара не завидовать, хорошенькому лицу приятельницы. Ни думать, ни сравнивать себя и её. Но как ни старалась всё равно, всякий раз, ею любовалась. Ведь вон как несправедливо устроено, сама красотой не вышла, а подруге бог дал даже с лихвой. И так порой обидно становилась, что и разговаривать с Дарьей не хотелось, тут же при беседе замолкала Варвара. Да той, без разницы, если Варвара молчит, ещё больше болтать старается. А так как на язык Дарья совсем небедная, всегда имеет чего рассказать, то и лилась её речь бесконечным потоком.

– Смотрю я на тебя Варя и думаю, отчего же ты, пока Гаврила Федосеевич живой был, ребёночком не разжилась?

– Сто раз тебе повторяю, мне его ласки до мурашек были противны. Только тронет, а у меня гусиная кожа. Лучше бы не вспоминать. Мне же хочется молодого, красивого, да чтоб любил меня безумною любовью, какой на свете не сыщешь.

Дарья усмехалась, поглядывала на Варвару и во взгляде её всегда какое-то снисхождение. Порой даже неприкрытая, шутливая жалость. Будто знала она, что никогда и вовсе такого случиться не может. Будто бы, ни за какие коврижки такой красавец к Варваре подойти не возжелает. Думать она думала, но старалась вслух ничего подобного не употреблять. Ведь, хоть и была у неё некая к подруге зависть, в том, что та замужем побывала, но от плохих намёков всё-таки старалась отгородиться.