Зуев даже не пытался узнать, что мог сказать "доктор" немецким солдатам, Восхищение этим человеком, зародившееся на глазах офицерского собрания во время ловкого разоружения Стаськи – зазнайки Балаховича, с каждым часом только росло, превращаясь в уверенность “Этот может всё!” Никогда еще отряд особой важности не воевал так нагло и эффективно. Чего стоила одна операция по захвату заставы! Когда Николай, изображая денщика “герра гауптмана”, и Грибель под видом его адъютанта появились перед окопами ландвера, он начал молиться, представляя, что произойдёт при обнаружении их нехитрого маскарада. Однако немцы, аккуратно составив винтовки в пирамиды, послушно построились перед заставой, и даже особо не удивились объявлению о своем пленении. То же самое повторилось на немецкой мортирной батарее с той лишь разницей, что её начальник решил погеройствовать. Николай не понял, что произошло. Доктор не сделал ни одного движения, не потрудился даже вытащить руки из карманов полушубка. Прозвучал приглушенный выстрел, и германский офицер тихо осел в сугроб. Стрелять через одежду? Зуев запомнил и этот чрезвычайно полезный для разведчика приём. Почему они раньше так не делали? Почему не щеголяли в немецкой форме? Вся прошлая тактика – тихо подкрасться и на “ура” – бросок в штыки. А здесь принципиально другая война и другие результаты – немецкая батарея кидает семипудовые гостинцы на головы тех, кого должна защищать. Неугомонный "доктор" уже укатил на рандеву с основными силами отряда. Эх, жаль, германский штаб возьмут без него, без подпоручика Зуева! В том, что там всё получится, Николай не сомневался. Ну, ничего, у немцев штабов еще много, зато он впервые руководит стрельбой из таких мощных орудий. Непередаваемые ощущения. Мечта любого артиллериста. И расчёты у немцев вымуштрованные – любо-дорого посмотреть.

Для производства заряжания орудие приводится к нулевому углу. Снаряд подаётся на специальном кокоре, поднимаемом к казенной части мортиры четырьмя заряжающими. С железным чавканьем открывается многопудовый затвор. Замочный делает шаг вперед, а прибойничный поднимает свою палку-прибойник, держа ее горизонтально, на уровне затвора.

– Снаряд!

Замочный отступает полшага назад. Кокор на рычагах-параллелограммах поднимается к каморе, совмещая с казёнником тускло отблёскивающий латунью боеприпас. Заряжающий, словно фехтовальщик, делает левой ногой выпад к тому месту, где только что стоял замочный. Прибойничный прикладывает клоц ко дну снаряда и сильным толчком вгоняет его вглубь.

– Есть снаряд!

Заряжающий подтягивает правую ногу и замирает у разверстого замка.

– Заряд!

Куцый стакан гильзы с лязгом вгоняется в чрево орудия.

– Есть заряд!

– Замок!

Замочный закрывает замок и, вскинув правую руку, кричит:

– Готов!!!

В бешеном темпе наводчики крутят маховики грубой наводки. Мортира задирает “голову”, словно волк, воющий на Луну.

Из блиндажа высовывается непокрытая голова Серёги фон дер Лауница. В руке зажата трубка полевого телефона. Из бывшего штаба первого батальона 49-го полка ландвера артиллерийский корректировщик передаёт поправки, губительные для огрызающихся шверпунктов второй линии немецкой обороны.

– Два дальше, три вправо!

– Поправки принял! – перекрикивает канонаду Зуев. Земля под ногами подрагивает. В трех верстах от мортир, над позициями 427-го пехотного полка Германии разверзлось жерло вулкана. Это все 150 тяжелых орудий 12-й армии одновременно начинают артподготовку. Садят по узенькой полоске в полверсты на две. Такую плотность огня трудно себе представить и почти невозможно пережить. Шестая, самая неопытная, необстрелянная бригада, скоро пойдёт в атаку на этом участке в полной тишине, при отсутствии огневого противодействия. Там, где час назад были немецкие позиции, в полуразрушенных блиндажах и блокгаузах стрелки обнаружат полностью седых, неистово хохочущих сатанинским смехом, чудом уцелевших пехотинцев противника. Линия обороны будет прорвана с нулевыми потерями.

Командарм-12 Радко Дмитриев, прибыв к месту прорыва вместе с начальником штаба бригады, будет креститься, шептать молитву, а уходя, произнесёт загадочную фразу: “Теперь я понимаю, что он имел ввиду, рассказывая про наложение взрывных волн…”

Но это всё будет позже, а пока наводчик довернул “барашка” вертикальной наводки и вскричал, как оглашенный:

– Фоярберайт (К стрельбе готов)!

– Пли!

Распутин, упёршись спиной в распорку передка, а ногой – в боковую грядку саней-розвальней, с удивлением разглядывал папаху, свалившуюся с головы во время переезда из разгромленного батальонного штаба к немецким мортирам, обнаружив в верхней части маленькую дырочку. “Удивительно, даже выстрела и свиста не слышал! Думал, что на кочке тряхнуло… Однако, мир полон неожиданностей. Казалось – всё предусмотрел, а тут шальная пуля – и “game over”. Что бы тогда делал отряд, захватив мортирную батарею? Подорвал и пошел дальше, и немцев при штурме покрошил в капусту. А так двойная польза – и жизни сохранили, и к делу приспособили. А требовалось-то всего ничего – спуститься в блиндаж, насупиться и предложить на выбор добровольную помощь или немедленную казнь. После показательного расстрела командира батареи в решимость "гауптмана" поверили, отказников не было. А ведь мог и не доехать. Вот так свистнет между глаз, и поминай, как звали.

Вдумчивый читатель назовет множество героев, рискующих жизнью под свинцовым ливнем, не покидающих поле боя даже ранеными, не считая, сколько таких же храбрых и решительных полегло, не дойдя до соприкосновения с врагом, не успев сделать вообще ничего в своей воинской жизни. Шальная пуля, шальной снаряд… На одного героя приходится 999 зряшно, бестолково сгинувших. Сегодня Григорий спас… Нет, даже не стоит считать, сколько душ… Остались в живых Фриц Нойман с его взводом и большая часть фрицевского батальона. На участке их обороны без единого выстрела просочился второй полк 3-ей сибирской дивизии. Соседний батальон ландштурма, обнаружив неприятеля в тылу и на левом фланге, без боя покинул позиции. Немецкая оборона по правому берегу Аа оказалась вскрыта на ширину в пять вёрст. Но на этом душеспасение закончилось. Вторую линию обороны у Калнциемса десанту пришлось прогрызать пушками канонерок. Позиции левофлангового 427-го пехотного полка, попавшего в полное окружение, но отказавшегося сдаться, усилиями тяжелой артиллерии 12-й армии превратились в лунный пейзаж.

Немецкие потери под сосредоточенным огнем крупного калибра были страшны, и предотвратить их не представлялось возможным. Зато оба берега Аа оказались полностью освобождены от неприятеля. В прорыв, догоняя речной десант, рванула 4-я отдельная кавалерийская бригада – 20-й драгунский Финляндский полк и полк офицерской кавалерийской школы, имевшие особую задачу – приведение к молчанию немецких гаубичных батарей. Тяжеловесные пятитонные пушки могли находиться и снабжаться только вблизи хороших дорог, способных держать этот немаленький вес. Таковых в болотистой местности совсем немного. Растекаясь по ним, эскадроны бригады шли на звук канонады, и тяжелая артиллерия немецкой армии, находящаяся в собственном тылу, умолкала батарея за батареей. Каждое подавленное орудие сокращало потери наступающей армии и снижало дух обороняющейся. Это правило работало и в обратную сторону. Любая активная точка сопротивления, сбивающая темп наступления, снижает воинский дух атакующих войск. Поэтому Радко Дмитриев, прислушавшись к Распутину, счел его доводы убедительными, приказав обходить очаги упорного сопротивления, оставляя рядом с ними небольшие заслоны.

Гладко было на бумаге… В реальности ротные и батальонные командиры, почувствовав вкус победы и желая снискать лавры героев с прицелом на награды и чины, бульдогами вгрызались в шверпункты, гоняя солдат в лобовые атаки и строча боевые донесения о превозмогании активной обороны противника. Полугород-полудеревня Калнциемс с большим количеством добротных каменных строений, где были расквартированы штабы 427-го, 261-го пехотных полков и 49-го ландверного, идеально подходил для организации местной “битвы на Сомме”. Оттеснённые от реки убийственным огнем корабельной артиллерии, комендантские роты немцев засели в версте от берега в прочных каменных фольварках и патронов не жалели. В присутствии непосредственного начальства отступать им было некуда, не покидала надежда на подход резервов. Этих окруженцев правильно было бы обойти, ликвидировав линии связи и оставив речной заслон с пушками и пулеметами. Но стратегическая целесообразность вошла в непримиримые противоречия с амбициями взводных и ротных офицеров, останавливающих перевозящие их бронекатера и азартно ввязывающихся в перестрелки с целью лично захватить вражеское полковое знамя вместе с каким-нибудь полковником. Военные действия в застройке тактически сложны и кровопролитны. Десант вяз в уличных боях, как муха – в сахарном сиропе.