– Опять неконтролируемый сон. Это недопустимо. Сколько можно повторять!

– Схема рекомбинации предусматривает такую фазу, - произнес уже знакомый женский голос.

– Мне нет дела до ваших фаз! Он мой пациент.

Корн открыл глаза. У кровати стоял Тельп. Больше в комнате никого не было.

– Он проснулся. Займись им. Я скоро вернусь.

Корн взглянул на дверь, но и там тоже никого не было. Тельп смотрел ему в глаза.

– Неприятная штука. Но это пройдет. Скоро ты будешь видеть нормальные сны.

– А почему она вышла?

– Она вернется. Еще несколько дней ты будешь под ее опекой. Кома следит за процессом твоей адаптации.

– Она психолог?

– И психолог тоже. Ну, я пойду. У тебя подскочило давление и участился пульс. Я зашел взглянуть, в чем дело.

– Знаешь, с меня довольно, - сказал Корн.

– Не понимаю.

– Мне надоела изоляция. Я чувствую себя здоровым, совершенно здоровым, хочу видеть родных, знакомых. Выйти отсюда.

– Скоро выйдешь.

– Это я уже слышал.

– А что бы ты еще хотел услышать?
– Тельп внимательно посмотрел на него.
– Когда кончится период адаптации. Еще немного - два, три дня. Потом выйдешь и остальное решишь сам. Но эти несколько дней придется потерпеть. Ты взрослый человек, Корн, - в дверях Тельп обернулся, - тебе тридцать один год, у тебя все впереди. Помни об этом всегда.

Тельп вышел, а Корн уставился в потолок, теплившийся слабым голубоватым светом, он пытался понять, что в действительности имел в виду врач с широким лбом, еще не дрожавшими пальцами и близорукими глазами. Потом потолок погас.

Корн открыл глаза от легкого прикосновения ко лбу. В комнате снова было светло. На стуле рядом с его кроватью сидела девушка.

"Словно сошла с портрета, - подумал Корн, - с портрета кого-то из старых мастеров, которые видели мир таким, каков он есть".

– Ты Кома?
– спросил он.

– Да. Вот я и пришла.

– Знаю. Ты психолог. Руководишь процессом моей адаптации.

– Можно сказать и так. Но весь этот процесс сводится к беседе, - она говорила спокойно, выразительно, как хороший лектор.

– С чего ты хочешь начать?

– Безразлично. Когда-то ты увлекался астрономией, верно?

– Да. В школе - откуда ты знаешь?

– Считай, что я знаю о тебе очень много и впредь не удивляйся. Договорились?

– Да. До поступления на факультет биофизики я и в самом деле интересовался астрономией.

– Меня порадовало, когда я это обнаружила. С теми, кто по ночам смотрел в небо, легче разговаривать. Они какое-то время находились как бы вне времени. Такое остается на всю жизнь.

– Не понимаю.

– Понимаешь, только не отдаешь себе в этом отчета. Вспомни...

Он хотел сказать, что не знает, о чем вспоминать, но тут ощутил на лице вечерний ветер, веющий с опаленной солнцем пустыни, и вспомнил небо в ярких вечерних звездах. Это было давно, лет десять, может, двенадцать назад: растрескавшаяся дорога, низкие глинобитные мазанки, блеяние коз, а потом равнина и развалины, с которых они смотрели на небо.

– Над пустыней звезды кажутся ближе, - говорил старик с раскосыми глазами, - и поэтому обсерваторию построили здесь. Ночами они смотрели на небо, а утром, когда всходило солнце, спускались в подземелье на отдых. Прошла почти тысяча лет, как они ушли, но и сегодня они жили бы точно так же.

Корн помнил лицо старика. Он вел старую развалюхуавтобус, жевал табак и торговался о цене за проезд. Потом была ночь, и когда они возвращались по шоссе через пустыню, звезды над ней были еще ближе.

– Ты знаешь и о той обсерватории?
– спросил Корн.

– Да. Но тогда ты был еще слишком молод и тебе все казалось неизменным, вернее, очень медленно изменяющимся. Так бывает всегда. Если мы начинаем замечать изменения, значит, подходит старость. И тогда дни становятся короче, лето сливается с зимой и следующим летом, а осени и весны мы почти не замечаем.

– Зачем ты все это говоришь?

– Потому что время - твоя проблема.

– Проблема?

– Да.

Он, не понимая, внимательно смотрел на девушку, на ее неподвижные темные глаза и гладкие, собранные на затылке в большой узел волосы. Потом перевел взгляд на ее руки, но увидел лишь два светлых пятна, кисти приобрели четкость, только когда он присмотрелся.

"Как на экране у плохого киномеханика, - подумал он. Вероятно, что-то неладно с мозгом. Впрочем, хорошо, что я вообще вижу".