Шрифт:
— Герой-любовничек, ёпта! Чистильщик недоделанный! Ничего, скоро это изменится…
Макса и Сергеича куда-то утаскивали люди Волошина. Хорошо хоть выжили мои соратники. Вдалеке вскрикнула Маша, а потом замолкла. Я дернулся, и Волошин ткнул меня кулаком под ребра — несильно, только чтобы угомонить:
— Стой смирно, Денис.
Папаша наблюдал за нами, стоя все там же — у трибуны. Покачав головой, он вздохнул:
— До чего же люди неспокойные! Только появились, а уже драки, конфликты… Нет, нам такие не нужны, правда? Юляш, давай…
Его сестра посмотрела на меня в упор и отчеканила:
— Чистильщик Денис Рокотов! Я, Юлия Шапошникова, оспариваю твое право называться чистильщиком и вызываю на бой. Сильнейший получит все.
— Сильнейший получит все, — эхом отозвались остальные.
Догадка пронзила молнией. Вспомнились косые взгляды претендентов, их перешептывания. Прав был Сергеич: претендент, одолевший чистильщика, занимает его место. Черт! Проклятые жнецы создали правила, при которых все охотятся на всех!
А я в мышеловке. Если победит Юлия, все понятно: я сдохну, она станет чистильщиком и, возможно, поправит свою кривую рожу каким-нибудь приобретенным талантом из магазина. В обратном случае меня все равно убьют: Папаша не простит смерти сестры.
Да что уж говорить, в этой группе закон джунглей. Не будь Юлии, претенденты бы бросали мне вызов до тех пор, пока не прикончат.
Бежать? Куда со связанными-то руками?
Подставить шею под нож? Ну уж нет. Перерезать себе горло — пусть лучше никто не станет чистильщиком?
— Это обязательно? — прохрипел я, расправляя плечи.
— Что? — спросила Юлия.
— Дуэли, бои… Не проще сразу нож под ребро? В вас же чести и достоинства как в кадавре эстетики.
Юлия отвернулась. Волошин тоже проигнорировал реплику, но из его обращения к Папаше я все понял.
— Руки ему развязывать?
— Тащи его во двор, — ответил большой босс. На меня он не смотрел, словно меня уже не существовало. — Там и развяжешь, а то ей не зачтется.
Все ясно. «Не зачтется» — если претендент убьет чистильщика вероломно. Он должен в честном бою доказать, что достоин занять его место.
Глава 38. Безобразная Эльза
Волошин схватил меня под руку и поволок к выходу, остальные, гомоня, потащились следом. Карина и Еремей не спешили покидать конференц-зал, но друг друга демонстративно не замечали. Элеонора, пораженная перспективой стать общей женщиной, замерла, закрыв лицо руками.
Мы переместились в коридор, спустились по лестнице и вышли на бетонированную площадку возле фонтана, где люди Папаши, вооруженные кто ножом, кто битой или цепью, образовали круг радиусом метров в пять.
Солнце уже скрылось за деревьями. Минут десять-пятнадцать — и наступит ночь. Скорее всего, я этого уже не увижу, потому что умру раньше. Одно ясно на все сто процентов: так просто я не дамся, постараюсь забрать с собой побольше этих животных.
Перед нами расступились, Волошин протащил меня в середину круга, остановился, придерживая за руку. Силы в нем было немеряно — наверное, «Мощь» качал или «Силу», если такое возможно.
А я… я, видимо, сплоховал. Не учел, что противостоять придется не только зомби, но и бездушным с разумом — таким, как эта гнилая команда.
Что толку с «Везения»? Как оно мне поможет? Пролетающая птичка ляпнет Юле в глаз? А та поскользнется, завалится на Волошина, он рухнет на Папашу, и так, падая, будто домино, они перебьют друг друга? Конечно нет. Да и «Живучесть» не спасет, если сердце перестанет биться. Регенерируют живые ткани, а мертвые… Мертвые гниют.
Если так подумать, Фортуна, сейчас самое время мне помогать! Солнце спряталось, и, если появится орда зомби, отвлечет Папашу и его команду, у меня будет шанс свалить. Чтобы прокачаться и обязательно вернуться. А так — ни единого.
Промелькнули странные мысли: почему Папаша не стал зомби, он же сволочь та еще? Или тот же Бергман? Наверное, потому что души в них не было изначально.
Юлия и Папаша из здания вышли последними, их тоже пропустили в круг. Юлия держала два ножа с тонкими длинными лезвиями.
— Уверена, что справишься? — спросил Папаша, поглядывая на меня. — Он может быть с сюрпризом.
— Может. Быть. С сюрпризом, — повторил я, растягивая слова и все еще надеясь на «Везение» и вмешательство извне.