В системе профтехобразования ей было скучно и не интересно. Ну, никакого уважения! А вот на должности ректора Гнесинки – совсем другое дело. И подарки потекли к ней рекой. А они так радуют душу и сердце! Значимость дарителя складывалась из стоимости подарков. От этой же стоимости зависела и стоимость дарящего. А к хорошим дарящим и отношение хорошее, и уважение, значит. Марина Карловна даже не подозревала, что ее этими подарками просто банально покупают. Закрывают ей глаза на объективность, так сказать, на истину. Она вообще была немного наивна по природе своей, и ей казалось, что это от души. Но по убеждению, как коммунист и руководитель, она была неподкупна и принципиальна.

А Сафрон Евдокимович даритель был потрясающий, от Бога. Подарок в его руках был той волшебной флейтой, исполняющей его любые желания, о которой все только мечтали, а он ее имел. Он умел дарить именно те подарки, о которых приниматели их просто грезили, спать не могли без них, завидовали другим, злились и постоянно твердили про себя: «Хочу! Хочу! Хочу!»

«Хотите, чтоб вам дали – так дайте им вначале», – мыслишка не нова, но слегка подзабыта была при социализме-то от страха. А вот снова ожила. Да и вообще при деньгах и со связями – да не найти должность в Москве? Смех просто! Так и появилась вакансия в Гнесинке – проректор по научной работе. Науки там никакой, конечно, не было, да и работы тоже, а вот регулярные семинары и симпозиумы в Москве, Питере, Киеве, Одессе, Ялте, Сочи и т. д. проводились регулярно. В перспективе и зарубежные командировки планировались – Сафрон же все-таки остался членом КПСС, стал молодым ученым, членом РАХ, проректором по науке. А то, что в прошлом был знаменитым оперным певцом в Большом театре, невозвращенцем – так чего по молодости и с кем не бывало?

Но главное в его новой престижной должности было свободное время. Его было навалом. Он по-прежнему мог заниматься любимым делом. Стал увлекаться модным в высшем свете большим теннисом, посещать закрытый бассейн – раз в неделю, продолжал просматривать все премьеры, как театральные, так и другие прочие, художественные выставки, музейные экспозиции. И всегда в сопровождении блестящих дам. Он продолжал совершенствовать и вокальное мастерство со своим ставшим ему другом Папой Карло. Одним словом, жил он в свое удовольствие насыщенной, интересной жизнью, был при деньгах и дышал полной грудью.

Вот в один такой чудесный весенний денек ему и позвонила по домашнему телефону Василина, певица из ялтинского ресторана «Интурист», о которой он, правда, забыл, но вспомнил, когда она представилась.

– Ну что, Василина, готова к тестированию? – спросил Сафрон Евдокимович в трубку.

– Да, – ответила Василина.

– Ну, посмотрим, посмотрим, послушаем, а где ты находишься? – снова спросил он.

– На Курском вокзале, – ответила она.

– Тогда жди у центрального входа через час, – проговорил весело Сафрон и повесил трубку.

Василина и правда была готова к экзаменам. Слива оказался прекрасным педагогом, знающим классический репертуар и умеющим выбрать из него выигрышные для Василины, беспроигрышные для прослушивания произведения. Плюс ко всему он отыскал в Ялте забытую всеми людьми и Богом бывшую оперную певицу из Ленинграда, веселую и умную пенсионерку Регину Оттовну Пратасевич. И они вдвоем так взяли в оборот начинающую вокалистку, что за неполные полгода та не без труда, правда, пела хорошо поставленным голосом самые сложнейшие арии из всех знакомых опер, да так, что соседи близ домика под Чинарой затыкали уши, а Мамашуле нравилось. Василина была, действительно, одаренной девушкой, и подготовилась по-настоящему. Перед отъездом в Москву она три раза перебрала свой чемодан с уложенными в него платьями, юбками, блузками, бельем, туфлями, босоножками и т. д. и т. п. А в день отъезда села на кровать рядом с этим чемоданом, посидела, сложив руки на коленях, потом побросала самое необходимое в свою сумку-рюкзак и уехала налегке, оставив открытый чемодан на кровати. Когда через час к центральному входу Курского вокзала подъехал «мерседес», это вызвало восторг у окружающих, а у Василины – шок. Когда же из него вышел Сафрон Евдокимович, резко выделяющийся в толпе своим нарядным видом, она почувствовала себя такой жалкой замарашкой в своих потертых джинсах, белых кроссовках и ношеной, с широкой молнией посредине, куртке, что ей захотелось спрятаться куда-нибудь, исчезнуть, раствориться в толпе. Но было поздно. Он увидел ее, помахал рукой, приглашая в машину. Василина подошла. Скромно поздоровалась. Улыбнулась и под любопытными взглядами ни жива ни мертва села в шикарную машину.

Они тронулись, и Сафрон Евдокимович, глядя на нее в зеркало, спросил:

– Василина, а почему ты села на заднее сиденье?

– Не знаю, – честно ответила Василина.

И тут же подумала: «Да здесь как-то спокойнее. А вдруг от меня поездом пахнет, где этот тип приставал всю ночь, умоляя уехать с ним в Тобольск какой-то?»

Сафрон повез ее по Садовому кольцу, рассказывая по дороге о зданиях и улицах, которые они проезжали и поглядывая на нее в зеркало. Сделав почти полный круг перед Таганским тоннелем, ушел направо, на набережную Москвы-реки, и направился к Кремлю. Перед Большим Москворецким мостом они повернули направо, к гостинице «Россия», и припарковались у западного входа – прямо напротив Кремля и храма Василия Блаженного.

– Хочешь небольшую экскурсию, Василина? – предложил Сафрон Евдокимович, глядя на нее через зеркало.

– Очень хочу, Сафрон Евдокимович, – ответила она, как-то по-детски радуясь.

– Ну, тогда оставляй сумку. Здесь, у Кремля, не воруют. И – вперед, – весело, по-доброму сказал он и вышел из машины.

Эта экскурсия, чисто из человеколюбия, а точнее, из женолюбия, нужна была ему, чтобы присмотреться к Василине, понять ее, оценить и определиться, что дальше с нею делать. Они подошли к храму, и Сафрон, решив кратко обозначить тему, начал: «Это храм Василия Блаженного, который, впрочем, правильно называть „Покрова Пресвятой Богородицы, что на Рву“. Его больше величают Покровским собором или Троицким. Основан в честь взятия Казани Иваном Грозным. Архитектор – Постник Яковлев по прозвищу Барма. Годы строительства – 1555–1561, XVI век.

– А я читала и Мамашуля рассказывала, что его строили трое зодчих – Постник, Яковлев, Барма, – тихо произнесла Василина, посмотрев на Сафрона Евдокимовича.

В ответ уже он посмотрел на нее будто бы с уважением.

– Есть такое предположение, что архитекторов было трое: Постник, Барма, Яковлев, но это лишь предположение, в архивных документах точных указаний нет.

– А правда, что Иван Грозный приказал ослепить их в 1561 году, чтобы никто не мог больше воздвигнуть такую великолепную красоту на Руси? – опять тихо спросила Василина, все так же глядя на него.