Но наш Кузя оказался весьма авторитетным в этом деле пацаном, в воровских кругах носил погоняло Артист. Так вот, после того, как он там погудел с наследницей престола, дачу их хлопнули подчистую. Всю ювелирку из сейфов вынесли, картины отдельные в подрамниках и еще бог знает что. Хозяева бьют в набат, менты навытяжку стоят, контора тоже. Самые знатные сыскари уверяют: залетные это, уж больно мастерски сработано, нашим не по чести, да и Михалыч своих на жестком поводке держит, а мы – его!

Но вскоре к братьям Голденбергам в мастерскую приходит тот же Кузя-Артист с футляром от скрипочки в руках и вываливает оттуда на стол столько рыжья, что братишки задернули шторы, потолковали о цене за лом и сговорились, что Артист придет через два дня за деньгами. Он ушел. А браться сели попить чайку из стаканов в серебряных подстаканниках. Дело в том, что один ювелирный гарнитур в виде роскошного колье с брюликами в карат, сапфирами с ноготь, изумрудами с голубиное яйцо, с рубинами, как звезды на кремлевских башнях – они мастерили сами для самой влиятельной дамы в Крыму – Руфины Натановны, жены «первого». Гольденберги сделали это ожерелье из материала заказчицы, и не одно, а два. Второе, по слухам, было отправлено в Москву. Пора настала переводить мужа в ЦК КПСС, – засиделся в провинции.

– Скок такого уровня мог совершить только очень талантливый Артист. Этого одаренного молодого человека ждет большое будущее – на Колыме, – сказал старший брат и добавил: – Но нам туда не надо.

– Да, таки нам туда не надо, – ответил младший.

И на следующий день старший уехал по делам в Симферополь. Там у него был один знакомый в «конторе глубокого бурения». В КГБ, значит, очень высокопоставленный дядька с большим козырьком на фуражке и кокардой. Этот дядька ходил в штатском и занимал солидный кабинет в известном здании. Старший Гольденберг посидел часа два в приемной этого кабинета, и его приняли. Он уселся сбоку, но напротив дядьки, и объяснил, что у него есть некая информация по громкому делу, но есть и просьба. Дядька был далеко не дурак, там таких не держат, и спросил с холодной улыбкой:

– Документы на выезд?

– Да, – ответил старший брат.

– На вас братом и с семьями?

– Да, – опять ответил старший.

– Значит, одиннадцать человек – дедушка-то ведь у вас умер недавно.

– Да, – снова ответил старший Гольденберг.

– Если информация окажется ценной, уматывайте, – брезгливо ответил козырек.

На следующий день, когда Артист пришел за деньгами в мастерскую братьев, его взяли. А еще через день братья Гольденберги с семьями отправились на ПМЖ в Израиль, они давно собирались, а тут вот и случай представился подходящий. Кузя-Артист наш никого не сдал, хотя работал однозначно не один – пальчиков много оставили. И судя по тому, кого он обокрал и засветил, ему припаяют на полную катушку…

– Слава, ты всегда был прекрасным рассказчиком, но этот Кузя-шмузя – Артист, Баянист, Гитарист – меня больше совершенно не интересует, – ответила Василина.

– Да, я вижу, – проговорил Слива.

– Меня интересует, почему ты не спрашиваешь про то, как прошло прослушивание в Москве? – спросила она.

– А че спрашивать, когда у тебя все на лице написано, прошло оно успешно, может быть, даже слишком успешно, – подытожил Слива, и в гримерку с шумом ввалились музыканты.

Весной Василина, как и обещала Сафрону Евдокимовичу, сдала все вступительные экзамены на пятерки и была зачислена на дневное отделение в институт имени Гнесиных. Она доработала сезон в ялтинском «Интуристе» и переехала в Москву к маме Даше.

Мама Даша была молодой красивой женщиной и к тому же – умной. Быстро разобравшись во всех прелестях социализма и в своих, она точно знала, куда ей идти и что делать. Она была почти неуязвима для внешней агрессивной среды – почти! Ее честная от природы душа не знала, вместе с ней, как обойти такие преграды, как предательство, измену, подлость в личной жизни. Она не знала, как переплыть это море греха и грязи под названием жизнь и не обрызгаться той грязью. Со всеми мужчинами, которые ей нравились, и с которыми свела ее судьба, были проблемы. И главная проблема была в том, что у нее были искренние надежды, а у них искренние обещания: она была доверчива и страстна. И даже, если ее избранники были не женаты и они пробовали пожить вместе, как бы гражданским браком, наступало довольно быстро разочарование.

Со временем она разобралась и в этом. Разочарование наступало от того, что каждый из них любит и чтит только себя. Поняв это, она немедленно успокоилась и, процитировав летучую в то время фразу Юрия Никулина из фильма «Бриллиантовая рука» – «Будем искать!», – полностью окунулась в работу. Но там ее тоже ждало разочарование. Она вдруг поняла, что нет никакой высшей партийной школы – ВПШ, где она преподавала политэкономию. Есть только ВПШик! Нет никаких факультетов «хозяйственных руководителей», «научного атеизма» и т. д. Кроме одного – факультета «научного карьеризма». Нет никакой науки под названием «политэкономия», а есть обычное засирание мозгов молодым коммунистам-карьеристам. Отсюда и кибернетику, зародившуюся в России, признали буржуазной псевдонаукой. И ЭВМ, построенную в Союзе, вместе с кибернетикой запретили. А то как же? Заложили в эту электронно-вычислительную машину вопросик: «Какова эффективность плановой экономики в СССР?» А та отвечает: «В перспективе – полный экономический крах». Ей второй вопросик: «Эффективность от придуманной классиками марксизма-ленинизма аксиомы „От каждого по способностям, каждому – по труду?“» Отвечает: «Полный п….ц! Тот же экономический крах!» Они ей, этой ЭВМ, третий вопросик: «Общественная собственность на средства производства?» Тут эта машина не то чтобы заматерилась: «Вы что там, ох. ли?» Тут эту ЭВМ вырвало рулонами бумаги в дырочках, и ее поломали, ее запретили.

– И правильно сделали, что запретили, иначе любой сопливый студентик поверг бы всю вашу советскую профессуру одним нажатием клавиши с ее помощью, – сказал ей, маме Даше, молодому ученому, преподавателю Высшей партийной школы, какой-то именно сопливый программист в Доме политпросвещения.

«А раз запретили веселье, запретят и печаль», – подумала мама Даша с долей снобизма.

С той поры она и стала циничной, дерзкой, хлесткой на язык и даже аполитичной. Она стала просто всепонимающей молодой и по-прежнему красивой женщиной. За предательство, подлость и измены она стала мстить своими изменами, нисколько не обращая внимания на мольбы и искренние обещания своих поклонников. Женщина же совершает грех для опыта, мимоходом, без оглядки? Так утверждают ваши моралисты, лицемеры и бездушные твари, «знатоки» женской натуры! Вот и получай, фашист, гранату.