Приехав в этот раз к ним на месяц оттянуться и перебравшись утром через забор, я очутился в атмосфере сюрреалистического ужаса – бардака и антисанитарии. Из холодильника, в который я хотел забросить продукты, привезенные из Москвы, вылетел такой рой зеленых мух, от какого свалился бы в обморок даже известный режиссер ужастиков Хичкок.

Народ дрых вповалку после ночной гульбы с полураздетыми тетками неопределенного возраста, все в той же нестираной джинсе, которую никто не снимал, похоже, и в процессе акта. Один Славка Слива спал на чисто застеленном диванчике.

Открыв окна и двери, чтобы выгнать мух и впустить свежий воздух, я обнаружил на веранде обнаженную Лейлу, спавшую в обнимочку с Данилой. Весь двор был усыпан стеклотарой разного калибра и цвета. Если бы все эти бутыляки собрать в одну кучу, получилась египетская пирамида. По всему было видно, что сезон удачный и жизнь удалась. «Надо будет устроить субботник», – подумал я. Эти субботники после сейшенов были учреждены мною же в прошлом году, и их страшно не любили мои друзья-музыканты. А вот сейшены они обожали. К сейшенам готовились: снимали новые вещи из репертуара любимых западных групп – «Пинк Флойд», «Дип Пёрпл», «Лед Зеппелин», «СуперМакс», «Роллинг Стоунз», «Битлз», конечно. Очень почитали Джимми Хендрикса, Стива Вандера и, как ни странно, Майкла Джексона. Он, конечно, считался попсятиной, но у Степана получалось копировать его «в ноль», и потому новые композиции Джексона звучали постоянно. Я тоже принимал участие в этих мероприятиях – играл на клавишных и пел хрипатых исполнителей: Джо Кокера, Джо Дассена, Марка Нофлера, Криса Ли, «СуперМакса» и даже попсовых итальяно, а из наших – глубоко почитаемого мной Высоцкого. Но гвоздем моей программы было исполнение песни «Бенсонхертский блюз» Оскара Бентона, которую в обиходе называли «Лошадиный Блюз», или просто – «Бу-Бу-Бу». Ее заценили и мои друзья-музыканты, у которых я парковался, и все лабухи Ялты. Именно они и прозвали меня Бенсоном почему-то, а не Бентоном. Я пел этот блюз на всех сейшенах с большим успехом и не без удовольствия.

Сейшен проводили в выходной день, понедельник. Это был официальный выходной у всех лабухов черноморского побережья, день тишины во всех кабаках. С утра (ну, как с утра? Где-то после часа дня) в Жилище начиналось шевеление. Данила с моей помощью вытаскивал на веранду огромные самопальные колонки, им же смастеренные из ДСП, обтянутые черным дермантином, с нулевыми динамиками JBL(«ДжейБиЭл»), которыми Данила приторговывал на пятаке в центре Ялты. Затем выносился пульт «Динакорд», усилители, микрофоны на стойках, и начиналась коммутация, а затем и настройка аппаратуры. Дитер привозил из кабака ударную установку «Амати» с дополнительными бонгами, конгами, тарелками и начинал озвучиваться с помощью четырех микрофонов на разных стойках. Степа к своей гитаре «Гибсон» доставал множество примочек: файзеры, сустейны, квакеры-шмакеры и прочие гитарные примочки, врубал на полную мощность гитару и тоже настраивался. Отстраивали вокальные микрофоны, ревер, а уж потом Данила выносил на свет божий свой «Фендер Джаз Бас» и начинал фанковать. Кстати, «Фендер» его был настоящим, фирменным, он его выменял на свой новенький самопал у югославов, приезжавших с концертом в Ялту. Их басист даже обрадовался, когда Данила предложил поменяться в память о встрече – его «Фендер» невозможно было отличить от настоящего, и он был «новым»! Часам к четырем все звучало и не трещало.

Начиналась наша репетиция, а потом подтягивались музыканты из других кабаков и с танцев, настраивались, суетились, галдели, потягивали пивко, сушнячок, колотили косячки, болтали о музыке и поджидали остальной народ.

На югах темнеет быстро, как будто кто-то неожиданно вырубает свет. Вот тут и включалась наружная иллюминация – самодельные гирлянды, спаянные Данилой-мастером и развешанные им же по всему участку, а также три-четыре прожектора «лягушки», установленные перед сценой-крыльцом дома. И начинался сейшен! Веселье, одним словом.

Сначала лабали свой приготовленный материал разные команды. И наша, в том числе. Команды сменяли друг друга, а потом любой музыкант мог играть, с кем хочет и что хочет. Народу собиралось немерено, все со своим бухлом и закусью. Усаживались прямо на траве вокруг крыльца и кайфовали под музыку от музыки, от общения и от молодости! И, что удивительно, никто из соседей близлежащих домов не возбухал. Говорят, потому что местный участковый милиционер, армянин дядя Ашот, отец метрдотеля Лейлы, тоже очень любил музыку, и его все уважали как человека, как правильного мента, который, впрочем, знал подноготную всех на его участке.

После одиннадцати аппарат отключали, и народ расползался по Жилищу, по малым компашам с гитарами, девушками и оставшимся бухлом. Ну и, естественно, лямур, бонжур, тужур до утра.

Этой весной дядя Ашот умер, и новый участковый запретил сейшены. И что-то классное ушло из Жилища, но что-то и осталось: беззаботность, пофигизм, заросший сад, свобода и кайфы от подружек, от портвейна, от домашнего вина «Изабелла», от красивой южной жизни.

Зная всеобщее пристрастие моих дружков-музыкантов к портвейну, я покупал этот «эликсир молодости» по дороге в кабак, в спецмагазине «Вина Крыма», укладывал в свой джинсовый дипломат и отправлялся в ресторан ко второму отделению. Так было и в этот вечер.

Музыканты меня за такое внимание очень даже уважали.

– Бухло-то в кабаке нынче дорого, а «на сухую» не поется та лажа, которую заказывают, – гундел клавишник Слива – официальный руководитель ансамбля и главный коллекционер винила в Ялте, разливая портвейн по стаканам.

Все собирались кирнуть, но отворилась дверь и на пороге появилась она – Василина.

– Привет музыкантам! Не пригласите девушку пригубить за компанию? – проговорила она весело, по-свойски.

Я аж остолбенел, а Слива присвистнул и, заценив взглядом вошедшую, запросто налил ей полстакана.

– Причаливай, Василина! – пробасил он нежно.

Она вошла в комнатуху, присела на стул рядом со мной, взяла стакан и сказала: «Ну, за „парнас“!» («парнасом» в кабацких музыкальных кругах называют деньги, полученные за исполнение песен).

Василина, отхлебнув немного, поставила стакан обратно и только тут посмотрела на меня. Слива перехватил ее взгляд и проговорил, с любопытством глядя на нас: «А это – Серёга, кент наш из Москвы. Клевый чувак и музыкант такой же – рекомендую. – Потом перевел взгляд на меня и добавил: – А это Лина. Вокалистка, которой цены нет. В любой кабак на полный „парнас“ возьмут хоть сейчас, да она не хочет. Говорит, что здесь много водки пьют и „Крышу дома твоего“ поют. Серёга, но ты не обольщайся: динамо она, многие пытались, но не вышло».