Железа истекает кровь, роднясь с землёю,

как симбионт одаривает брата или сестру, —

пусть ядовитым, – благом,

однако заячьи следы идут в обход.

И прорастает сквозь корабль земля побегами, —

острей железа нежные навершия травы,

пронижут рёбра, разнимут теменные швы,

фаланг низанье разсыпят.

Как не было лягавой многоногой тьмы,

волною мутной подмывавшей берега,

загромождавшей небеса и рассыпавшейся —

свет потаённый рыскавшей,

едва дыша на сворке алчбы,

такой, что ощеряет рот.

Спать на закат.

Левиафан заглатывает царства,

из уст его исходят голоса,

и распуская косы из узла

иная думает —

что ж чайкам нет покою?

Морским коньком преодолев прибой

со стороны наветренной приходит

её любовник, наверное, —

смеясь, не размыкая губ.

Откуда знать ей,

что взглядом долгим,

невольностию схожим

с орбитою Луны

его приветит

другой? —

там, за калиткой

повстречается ему

раз и вдругорядь

различать слова

наученный своею роковой звездой,

заснёт однажды в узле из водорослей,

под колыбельные которые поёт

армагеддон, – стучась и здесь и там

в дома, в которых наступает тишина, —

и не услышит нежную свирель —

по эту сторону,

свирель в руках дружка, —

ведь тот сбивался с шага

замечая

его немое

согласие.

Теряя голову,

её выносят с жалобной улыбкой

прижав к себе, перед собою,

грудь пачкая густою вязкой кровью.

Никого не звать,

позволить обвалиться,

обрушиться,

не предугадывать

и выходить,

и отворачиваться,

закрывать глаза,

тогда же —

в момент свершения,

когда мирок встряхнут.

Дать чайной ложке со стола упасть

оставить след от кружки

небрежностью потворствуя

забвенью мест вещами.

Оставляя им вместо исполнения прямого долга —

обмениваться знаками,

передвигаться —

в грехе неподчиненья утолять вину,

которая доводит их до трещин,

закручивает штопором, мутнит —

куда воткнётся —

кракелы бегут

оттуда в стороны.

Весна, как память узнаванья открывает

утерянные цвет и запах,

тела, которые есть тени

да пыль,

метённая случайным ветерком —

в случайное соседство.

Кто выпущен, кто вырвался —

внезапно, в никуда и ниоткуда —

и голубиные крыла,

и рокот сердца,

боязнь замкнутого пространства,

как движущая сила вещих снов, —

которые

показывают

покинутое ложе моря,

сады камней за отступленьем ледников,

неведомые чуда,

открытые выветриваньем скал.

И железнодорожные пути,

которых рельсы

выпрастываются на поверхность

из сети корней

и из-под гравия,

и песка,

и земли,

и брусчатки,

и обрываются,

спустя немного времени,

уйдя вновь в землю, —

идя по ним —

никуда не приходишь,

потому что остаёшься

без проводника.

Докучные обои,

небрежный бледный свет

смежает веки.

Дома пусты,

в них не погашен свет —

зияют окна, тусклы.

Озноб, позёмка,

ломкая трава черна,

и снега языки

на тропках там и сям —

во всякий день всегда одно