Мелкий дождь барабанит по стеклу, размывая городской пейзаж за окном. Уставившись в мутные разводы невидящим взглядом, я кручу в руках телефон. Лихорадочно тереблю его пальцами. С трудом сдерживаюсь, чтобы не включить видео. Опять. В миллионный раз.

Дома я часто показывала его Рите, зацикливала, пока малышка не устала и не отвлеклась на игрушки. Так же, как и ее сестренка, она видела в ролике себя. И быстро потеряла интерес. Меня не покидает мысль о том, как пройдет их встреча. В том, что она состоится, даже не сомневаюсь. Я поклялась себе. И не отступлюсь.

Слишком много слез выплакано. И они продолжают собираться в уголках глаз.

Сжимаю телефон до скрипа пластикового корпуса — и тут же испуганно ослабляю хватку. Я берегу пока что единственное доказательство того, что моя девочка жива. Это нужно мне. Моему измученному сознанию. Истерзанному материнскому сердцу.

Я спала в обнимку с телефоном. Подскакивала посреди ночи. И лихорадочно нажимала кнопку «воспроизвести». Молилась, чтобы все оказалось правдой, а не очередным сном. И вздыхала с облегчением, глядя на шустрый вихрь, бегающий по площадке.

И вот в очередной раз я сомневаюсь. Но скрываю ролик с Алей от случайного взора таксиста. Прячу мою девочку, будто величайшее сокровище.

Едва не выпускаю из рук телефон, когда машина резко поворачивает, и недовольно смотрю на водителя. Пока он извиняется, я вдруг решаю перестроить маршрут. И вместо квартиры Златы, откуда я должна забрать Риту, я еду к матери.

Я вся на взводе — и готова в любой момент выпустить автоматную очередь в каждого, кто попадется на моем пути. Нельзя мне в таком состоянии к дочке. Слишком остро она чувствует перепады моего настроения. И откликается горьким плачем, делая мне больнее.

Я же хочу поставить точку в вопросе, который волнует меня с того момента, как я покинула квартиру Антона…

— Доченька, как ты? Как Ритуська? — с порога щебечет мама, открывая дверь нараспашку. — Ты все еще обижена на меня? Я столько раз звонила, — продолжает сетовать, помогая мне снять верхнюю одежду. — Ну, извини меня. Окончательно с Антоном разводишься? Ладно! Пусть! Не буду больше в ваши отношения лезть. Ты с внучкой дороже.

Поднимаю на маму взгляд, смотрю недоверчиво, хоть и выглядит она расстроенной, будто действительно раскаивается. Но…

Одним привычным движением запускаю видео — и молча выставляю телефон на вытянутой руке, демонстрируя дисплей. Никаких комментариев.

Есть только мама и ее вторая внучка. Очная ставка. Почти…

Не свожу глаз с задумчивого лица родительницы. Изучаю мимику, считываю каждое изменение, слежу за подрагивающими ресницами и образовавшимися морщинками вокруг глаз.

Я словно сканер, рентген и детектор лжи. От реакции матери зависит, умрет ли она для меня сегодня, взорвав душу предательством, или будет жить, поселив надежду, что не все так плохо в этом подлом мире…

— Ты новый комбинезончик Ритуське купила? — сводит брови мама. — Второй? Хоть с запасом взяла? А то ж вырастет быстро, — поучает меня. — Хотя бы до конца весны хватило. На следующую осень — вряд ли… — подбородок потирает. — Но вообще красиво, — улыбается и смотрит на меня выжидающе. Обидеть боится, сказать что-то лишнее.

Срываюсь в дикий хохот. Понимаю, что подступает истерика, но не могу себя контролировать. Смеюсь сквозь слезы. Секунда — и перехожу к судорожным рыданиям.

— Это не Рита, мам, — устало сажусь на тумбу для обуви. — Это ее сестренка, — всхлипываю, глотая слова. — Моя вторая дочь жива, — голос срывается.

Лихорадочно вытираю мокрые щеки, но понимаю, что это бесполезно. Мне нужно выплакаться. Рядом с мамой, которая все-таки на моей стороне.

— Доченька моя, маленькая, господи, — опускается на колени напротив меня. — Как же я боялась этого, — берет меня за запястья, заключает мои руки в свои ладони. Греет дыханием и целует. Чувствую капельки на коже — ее слезинки. — Так и знала, что одна ты не справишься с горем. Пока рядом Антон был, держалась. А теперь. Несколько дней — и ты… — с жалостью произносит, но я не могу понять, о чем она говорит.

— Мам, что? — смаргиваю слезы и пытаюсь зрительный контакт с ней установить. — О чем ты?

— Прости меня, девочка, прости. Я должна была в эти дни рядом с тобой вместо мужа быть. Наблюдать, поддерживать. Но я такая глупая. Совсем не научилась к тебе подход находить. У папы твоего лучше получалось… — не успокаивается она. — Я спорила с тобой, а надо было соглашаться. Нельзя было позволить тебе переехать. Я уверена была, что Антон сможет тебя вернуть. И уберечь. Но он тоже все испортил, — ревет белугой и вдруг вздрагивает. — А Рита где? Она… в порядке? — на телефон косится.