Ещё раз.

Извини, Дань.

В реале я тебе такое никогда, никогда не скажу. Никому не скажу.

Я прихожу домой, когда ем, когда нет, включаю порно с одного из этих сайтов для голубых. Сажусь на диван, расстёгиваю штаны. И смотрю, как они друг друга жарят, и представляю себя с ним, со своим. И у меня стоит так, как на Ленку и других никогда не стояло. Я кончаю так, что у меня в голове звенит. И тогда я отрубаюсь и сплю несколько часов, и вот тогда мне хорошо.

А потом я просыпаюсь и ненавижу себя. НЕНАВИЖУ СЕБЯ.

Ну почему я не могу быть нормальным? Почему со мной случилась такая хрень?

Зачёркнуто.

Я должен справиться с этим сам.

Только я не могу.

Мне нужна помощь.

Раз единственный, кто знает, как мне херово – К.А., я пойду к нему.

Мне уже плевать.

Я не дам к себе прикоснуться. Я ему ничего не дам.

Но возьму всё, что он мне сможет дать.

Я ведь зря гоню на него, он умный, очень даже умный, степень у него, диссертация, положение. А ещё наглость размером со слона. Он же меня тогда уделал как детсадовца. И я знаю, как будет сложно. Он меня заживо съест.

И пусть ест. И пожёстче. Пусть рвёт зубами.

Если он меня отымеет словами, то вдруг будет так больно, что всё это прорвёт и уйдёт? Лопнет нарыв. Я стану прежним. Ну вдруг мне повезёт?

Ты сам-то веришь в то, что говоришь?

Подчёркнуто.

Верю, Дэн. А во что мне ещё верить?

Полстраницы вопросительных знаков, волнистых линий, спиралей, медуз и улиток.

Всё, Дань, не помогаешь ты мне вообще. Пошёл я дрочить.

Исписанные листки вырваны из тетради, разорваны на мельчайшие клочки и выброшены в мусорное ведро.

Привет, Даня.

Честно говоря, думал тебе больше никогда не писать. Ещё вчера думал, что никогда и ни за что даже тебе бумажному не стану описывать, что со мной происходит. А сегодня всё переиграл, вот такой я последовательный и чёткий в решениях парень.

Пока парень, ещё не девчонка, но по всему выходит – возможно всё.

Меня несёт, Дань. Несёт, как будто я за рулём, дорога скользкая, а я в жопу пьян. Куда руль вывернет, ни бог, ни чёрт не подскажут.

Почерк крупный, неровный, буквы прыгают, отступ от левого края растёт с каждой новой строкой.

Он пялился на меня всю пару. Раньше – не знаю, такого за ним не замечал, а сегодня он достал меня взглядами. Острые, испытующие, провоцирующие. И каждый раз он так слова подбирал, что другие записывали лекцию, а у меня ручка валилась из рук. Он сволочь и пошляк, а его намёки можно смело расценивать как подкат. Только не поверит же никто. Да я сам себе не верю, но всё равно помню, как он на меня смотрел и что говорил. Эти его «подготовительный период», «прелюдия», «осознанное согласие на вмешательство», «не нужно форсировать, дождитесь ответной инициативы». Вроде ничего такого – если б не его наглые глаза.

Я подошёл к нему после занятий. Меня тошнило. Но, знаешь, я б не отступил ни за что. Всё, меня всё это достало. Я решил: хватит.

Он остался сидеть, но не притворялся, что меня не замечает. Наоборот, следил за каждым движением, смотрел прямо в глаза, не моргал даже.

Я попросил его о помощи. Так и сказал: «Мне нужна ваша помощь». Он с насмешливой улыбкой спросил: «С грибами?», и я сразу показал, что меня не интересуют игры: «Нет, с хуями». У него ресницы дрогнули, он всего на мгновение опустил взгляд, и я вдруг осознал, что несу, что говорю своему, между прочим, будущему экзаменатору. Лицо покраснело сразу, я знаю. Щёки и шею жаром окатило, и горло пересохло. Мне стало трудно стоять (никогда б не поверил, если б сам не испытал), и я присел на край передней парты. Может, оно и выглядело нагло, но Константин Александрович отжёг мощнее меня: не скрываясь, уставился мне между ног, ширинку чуть не прожёг взглядом.

А мне было уже пофиг. Стыдно и жарко, и душно, и вообще я чувствовал себя таким лохом, но прикрывать хозяйство руками было б ещё тупей, и я ничего не стал делать. Как сидел, так и остался сидеть, даже ноги не сдвинул.

Он опять уставился мне в лицо, и я впервые захотел рассмотреть какой он. Холёный. Ухоженный. Лёгкая контролируемая небритость, но ему эта нарочитая небрежность очень идёт. Нос длинноватый, но его не портит, наоборот, придаёт сходство с каким-то, не знаю, французом, что ли. Волосы короткие, тёмные, хорошая стрижка, волосок к волоску. Высокий лоб, ни намёка на морщины. Густые ресницы, чёткие линии бровей. Ну и глаза серые, тёмные, зрачки – и вот тут я подвис. Его глаза выглядели почти чёрными из-за расширенных зрачков. И я же не тупой, ясно понял, что говорит его тело. Он скрытный, но глаза его выдали. И дыхание, он его сдерживал, но я наконец понял, почему дёргается кадык.

Прикинь, Дэн, я в ауте от него, от себя, едва держусь вертикально, привалился задом к парте, и он сидит, откинувшись на спинку стула, нога на ногу, и пялится, откровенно тащится от меня.

А самый цимес – мне не противно. Вообще. У меня спина потеет. И член набухает. И крыша едет далеко-далеко и быстро-быстро. Мыслей ноль, соображения ноль, меня там, под его взглядом, закоротило и током бьёт. По венам коктейль ядерный катится, всё тело гудит. У меня – слово даю – такого – никогда – не бывало!