— Прошу покорно простить за опоздание, но на то была причина… Услышал обрывок вашей речи, Алексей Александрович, смею добавить к ней вот что… — он вздохнул, бросил тяжёлую кожаную папку на стол, заставив многих непроизвольно вздрогнуть от неожиданно громкого звука, — … Кто желал официального подтверждения тому, что против Российской Империи развязана война — наш посол в польско-литовским государстве, Речи Посполитой, был жестоко убит на территории нашего представительства в городе Кракове. Судьба остальных дипломатов, как и их семей, пока неизвестна. По официальной версии, Дмитрий Толстой — наш посол — был объявлен шпионом, подрывавшим своими действиями устои государства, казнённым на основаниях анонимного доноса!

По залу понёсся общий вздох, молодого дипломата, занимавшего эту должность, знали многие, и весть о его смерти на чужбине оказалась ошеломительной. Князь Долгорукий, который лично назначил убитого на этот пост, тяжко вздохнул и бесцветным, лишённым эмоций голосом спросил:

— Этого достаточно для официального признания того факта, что все мирные соглашения нарушены и началась война?

Война… Для каждого за этим словом стоит что-то своё. Один, услышав его, представляет ровные шеренги солдат, чётким строевым шагом идущих к почету и славе. Другой содрогается, чувствуя за ним едкую гарь от спаленных деревушек и городов, медный запах крови, плач и стоны, и смерти, смерти, смерти… Третий потирает в предвкушении руки — смута военного времени открывает поистине безграничные просторы для наживы. А есть ещё Тэйни, для которой война — обыденность, ещё одна веха в воспитании духа… И есть генерал Голицын, что, точно его лихой боевой жеребец, в нетерпении бьёт копытом и гневно раздувает ноздри, готовый по первому слову ринуться в самую гущу событий с шашкой наголо.

И есть я. Что я думал прежде о войне? Когда с упоением и азартом бросал в бой игрушечных солдатиков против одноухого плюшевого зайца, что играл роль мирового злодея? Когда бубнил у школьной доски заученные фразы про блиц — криги и взятые высоты, с тоской поглядывая в окно, где разворачивались такие заманчивые снежные баталии между старшеклассниками? Когда спорил до хрипоты с друзьями о преимуществе того или иного оружия в очередной компьютерной игрушке? Когда, невольно рисуясь и чувствуя себя героем исторической драмы, бросал небрежное «Это война, господа…»? Я хочу быть положительным героем и положить на всё это!

Я окинул взглядом гору бумаг, над которыми корпел несколько часов кряду. Вот она, моя теперешняя война! Сухие цифры, сухие фразы… От пыли этого бюрократизма у меня давно першило в горле, и не помогали литры чая, потому что эта сухость была иного рода и достигла уже, казалось, самого сердца. И я уже начинал забывать, что за всеми этими цифрами и за безликим канцелярским "допустимые потери «стоят живые люди… И, несмотря на то, что после моего недавнего загула с Иваном я до сих пор с содроганием встречал каждую мысль об алкоголе, сейчас помочь мне мог только он…

Это раньше я был уверен — стоит прозвучать фразе: «Война началась» — и всё завертится, закрутится, и двинется армада на врага, и засвистят пули, замелькают вспышки боевых заклинаний, и будут одержаны первые блистательные победы… И вот уже в столице прогремит триумфальный парад, и лавровые венки увенчают головы победителей, и полетят в безоблачное небо чепчики с лифчиками… Но я даже не предполагал, сколько всего нужно, чтобы такое произошло. Тонны необходимого армии продовольствия, груды обмундирования, тысячи и тысячи единиц оружия, медикаменты, перевязочные материалы… И на каждую строку этого бесконечного списка нужна отдельная бумага с подписями и печатями, с обоснованием именно такого количества, с огромными суммами средств, которые необходимо изыскать из бюджета, что, увы, оказался вовсе не бездонным…

Войну реальную, с её жестокостью и кровью, предваряла война бюрократическая. Баталии, разворачивающиеся в министерствах и ведомствах разного уровня, были не менее грозными, оборачивались не меньшими потерями — нервов, здоровья и времени. Самым страшным из этого списка было время. Я физически ощущал, как оно утекает сквозь пальцы, тратится на что-то, на мой взгляд, второстепенное. И это бесполезное расточительство делало мои надежды на благополучный исход всё призрачнее. Я не был рождён для того, чтобы занять престол, меня не учили политике и дипломатии, я не умел просчитывать ходы моих противников — но при всём при этом даже мне, недоучке из совершенно другого мира, было понятно, что те, кто находились по другую сторону баррикад, готовились к войне куда дольше нас. И пока мы наводили тень на плетень, устраивали словопрения, успокаивая себя и окружающих тем, что наихудший вариант развития событий маловероятен, наши враги прошли все те стадии, на которых мы застряли сейчас… Их Голицыны выбили необходимое финансирование из их Меньшиковых, их Долгорукие подготовили документы, благодаря которым в глазах всего мира они сумеют обосновать каждый свой шаг в сторону Российской империи… А мы безуспешно проводим заседание за заседанием, мы рвём глотки в попытках переорать друг друга, мы мечемся, хватаясь за всё сразу!

За последние дни мне не раз хотелось удавить своими руками высокомерного князя Меньшикова, министра финансов. Обладая весьма солидным капиталом, вложенным в многочисленные предприятия и в самой империи, и за рубежом, представители этого семейства не торопились рвать все связи с теми, кто сегодня стал нашим противником на мировой арене. И естественно, не особо желали терять свои вложения. Князь так тонко и мастерски вставлял палки в колёса русской военной машины, контролируя каждый потраченный рубль, что придраться было сложно. Преодолевая его сопротивление, я мечтал о том дне, когда дознаватели Тайной Канцелярии найдут, наконец, за что зацепиться в его идеальной биографии, и я смогу отомстить ему за минуты унижения, когда мне пришлось ощущать себя просителем, нет, скорее, попрошайкой! Но сейчас я не мог позволить ослабить империю, убрав этого человека, что крепко держал в своих руках финансовые потоки. Да и стоило признать, скрипя зубами и скрепя сердце, что во многом благодаря именно его незаурядным талантам бюджет империи никогда не пребывал в дефиците…

Вообще, за последние дни я заметил, что изменил отношение ко многим людям. В ком ранее видел единомышленников, теперь искал скрытых врагов, я стал подозревать всех и вся. Когда это начало пугать меня, я стал убеждать сам себя — если у вас паранойя, это не значит, что вас никто не преследует. И в каждом слове я искал второй смысл, в каждом предложении — подвох, двойное дно. Выдерживать такое напряжение было сложно, я начал срываться в крик, пытаясь давить на советников истерическими воплями и топаньем ног. Пока в один прекрасный день у меня не попросил аудиенции отец Никанор.