– Какого чёрта? – Ева перестала что-либо понимать. Требуя поддержки, она взглянула на отца, но тот с невозмутимым видом гипнотизировал телефон: то ли не заметил разыгравшейся сцены, то ли решил не обращать на неё внимания.

Пятилетняя Кира вылила в кашу из блинов сок и, схватив плюшевого зайца, с громким воплем сбежала в детскую. Марта заламывала руки, видимо, мучительно пытаясь придумать, как смягчить чудовищную бестактность, которую собиралась сказать.

– Мне кажется: тебе надо похудеть, – выдала она. – Думаю, поэтому ты не можешь найти себе мальчика.

Будь происходящее сюжетом диснеевского мультфильма, в этот момент челюсть главного героя от изумления отвисла бы до самого пола.

– Они случайно утопили экскаватор за 450 тысяч долларов в болоте! – не отрываясь от экрана смартфона, внезапно изрёк отец. – Вы можете себе это представить? Бардак!

За стеной в детской раздался грохот выбрасываемых из комода вещей.

– Я ношу 46 размер, – прошептала Ева, не зная то ли расхохотаться, то ли последовать примеру сестры и, негодуя, начать швыряться посудой.

– И это много для твоего роста, – Марта нетерпеливо вздохнула.

Грохот за стеной нарастал. В ход пошла тяжёлая артиллерия: одна из музыкальных игрушек врезалась в пол, словно рухнувший с небес «Боинг», и теперь потрясённое молчание за столом заполнял визг сирены.

– Кира, выключи свою тарахтелку! – заорал отец. – Кто-нибудь пойдите и заставьте эту адову ревущую машину заткнуться!

Марта успокаивающе погладила мужа по плечу и снова перевела взгляд на дочь:

– И волосы…

– Что – волосы? – Еву начал разбирать истерический смех.

Кира всё-таки выключила «адову ревущую машину», и на один благословенный миг стало тихо, но продлилось это недолго. Кира принялась носиться из комнаты в комнату, сжимая в руках игрушечного хомяка, механическим эхом повторявшего всё, что ему говорили. В данный момент он вторил самозабвенному оглушительному воплю своей хозяйки, которая, судя по всему, получала от этого хорового крика ни с чем не сравнимое удовольствие.

Марта поморщилась.

– Твои волосы тусклые и секутся, – сказала она так, словно это было величайшее преступление. – И цвет… Сейчас, конечно, говорят, будто русый в моде: натуральность, естественность, всё такое, – но кому вообще идёт эта мышиная серость?

– Мне, например?

– С твоим цветотипом? Не смеши. Послушай, – мать окинула Еву снисходительным взглядом, – я тоже когда-то была бледной молью. Ты не представляешь, какие чудеса способны сотворить с внешностью тушь и румяна. Давай, я покажу, как пользоваться косметикой?

– Нет, спасибо.

– Хотя бы помадой?

Отчаянная надежда в глазах матери заставила взглянуть на её настойчивость под другим углом, понять: Марта просто пытается наладить отношения, пусть и в свойственной ей бесцеремонной манере. Вероятно, считает: ничто так не сближает мать с дочерью, как совместное увлечение всякими девчачьими штучками. Неужели Марта полагает, будто, поделившись бесценным опытом, превратит их с Евой в подружек, которые примутся шушукаться и секретничать? На какой-то миг Еве стало её жалко, но не настолько, чтобы подыграть. Сухо улыбнувшись, она покачала головой:

– Нет.

– Но похудеть тебе надо. И, прошу, смени свои ужасные кеды на нормальную обувь. В том магазинчике за углом я видела просто шикарные туфли на каблуках. По бешеной скидке!

Марта поправила домашнее платье, привлекая внимание к собственной идеальной фигуре, которую трепетно поддерживала диетой и йогой. С каменным выражением она поставила перед дочерью миску салата. Ева поднялась из-за стола, открыла холодильник и, чмокнув мать в щёку, унесла в комнату тарелку блинов.

* * *

Ева мучительно уговаривала себя вернуться к учёбе, когда дверь снова открылась, и на пороге возникло пятилетнее чудовище с хомяком и книжкой в руках.

– Сказку пелед сном, – потребовало оно, потрясая перед лицом сестры потрёпанной обложкой. Всё, что сказала девочка, хомяк повторил слово в слово, дребезжа и кивая плюшевой головой. – Почитай! Почитай!

– Одну, и ты от меня отстанешь.

Отмахнувшись от острого картонного края, нацеленного ей в глаз, Ева усадила сестру на диван. Обняла за плечи, устроив раскрытую книгу у себя на коленях. Сколько бы она не ворчала, общение с Кирой доставляло ей удовольствие. Она всегда чувствовала себя ближе к сестре, нежели к родителям. Так привязываются к кому-то столь же одинокому и заброшенному, но более беззащитному. Обе дочери до поры до времени ощущали себя ненужными, нелюбимыми. Возможно, поэтому Ева долгие годы стеснялась выражать свои чувства, не умела быть нежной. Благодарный поцелуй в щёку, ободряющее прикосновение казались чем-то запретным, противоестественным. Ласковая от природы Кира растопила этот лёд, приучила сестру к объятиям. Непосредственная, как все дети, она тянулась к Еве так трогательно, доверчиво, что нельзя было не проникнуться ответной любовью.