Шрифт:
«Наверное, мне будет этого не хватать, когда она вырастет», – подумала девушка и поцеловала тёплую, прильнувшую к ней малышку в лоб.
В центре раскрытой книги сидел хомяк, слава телепузикам, выключенный. Кира притихла и слушала сказку, затаив дыхание. Собственный размеренный тон, незатейливые рифмы, сотни раз повторённые, выученные наизусть, усыпляли. Ева поймала себя на мысли, что, читая сестре, испытывает умиротворение, необычайное спокойствие, словно погружается в медитацию.
– Я люблю тебя, – прошептала она светловолосой макушке.
– А я – вас. – Марта вошла так тихо, что никто не заметил её приближения. Глядя с неописуемой нежностью, она опустилась на диван рядом с Евой и обняла обеих дочерей. Этим вечером в её улыбке, движениях не было привычной нервозности – только искренность и тепло, и впервые за много лет Ева не захотела отшатнуться от матери, как чужая. Накрыла лежащую на коленях руку своей, склонила голову на родное плечо и разрешила себе поверить в то, что всё может наладиться.
* * *
Ева проснулась посреди ночи от громких криков. Из коридора в комнату падал свет. Рядом на диване сидела взъерошенная Кира и смотрела на горящий прямоугольник стекла в двери глазами, полными ужаса. Малышка натянула одеяло на голову, словно прячась от невидимых монстров, дрожала и тихо хныкала. Одной рукой она прижимала к себе любимого хомяка, другой – до боли стискивала плечо Евы. Перепуганная до смерти девушка искренне поблагодарила бога за то, что какое-то время назад сестра проснулась от кошмара и прибежала к ней, а не осталась в детской, откуда сейчас доносился пугающий грохот. Кто-то со злостью топтал игрушки и опрокидывал мебель.
– Ты нам должен, – незнакомых голосов было несколько, сиплых и низких, как у заядлых курильщиков.
– Ты опять играл? – мать плакала. – Ты же обещал больше никогда…
– Я не понимаю. Я ведь не…
– Заткнись! – Раздались глухой удар и стон, утонувший в женских рыданиях.
Кира спрятала лицо в ладонях и, дрожа, прижалась к сестре. От ворвавшихся в дом чужаков их отделяли маленький коридор и закрытая дверь спальни. Ругань бандитов и судорожные всхлипы матери заглушил новый шум: судя по звукам, незнакомцы вырывали из комода шуфлядки, вытряхивали содержимое на ковёр, после чего швыряли пустые ящики в груду выброшенных вещей.
– Где деньги?
Под чужими подошвами хрустел, ломаясь, детский конструктор, разбросанный Кирой по всему полу. Кто-то из грабителей наступил на одного из её пупсов, и к безумной какофонии добавился тонкий кукольный голосок, повторяющий: «Мама, мама».
– Быстро, – прошипела Ева, выпутывая Киру из одеяла. Руки тряслись. Девушка торопливо подняла диванное сидение, чтобы спрятать малышку в бельевой нише. Ей казалось, что они непозволительно медлят, слишком шумят, что каждый шорох способен привлечь внимание бандитов.
– Лежи тихо.
Девочка свернулась в комочек на дне квадратного углубления. Захлёбываясь слезами, она кивнула, к счастью, от шока не в силах издать ни звука. Ева опустила сидение так, чтобы между ним и диванной спинкой остался зазор для воздуха, расправила простынь и кинула сверху смятое одеяло. В тот момент, когда она разогнулась и решила подумать о себе, раздался леденящий душу звук выстрела. А затем ещё один, эхом пронёсшийся по квартире. Ева подскочила на месте, зажав ладонью рот:
«О боже-боже-боже! Нет-нет-нет-нет-нет!»
Давясь рыданиями, она мучительно вслушивалась в наступившую тишину. Молилась, чтобы раздался голос матери или отца, женский плач, болезненный стон – хоть что-нибудь, подтвердившее бы: родители живы. Но вместо этого её настиг грохот приближающихся шагов. Один из убийц шёл по коридору.
Ева инстинктивно бросила взгляд на диван, в котором затаилась сестра. Лихорадочно оглядела комнату, ища, где спрятаться ей самой. Подбежала к окну, распахнула шторы – слишком высоко. Шаги замерли. Громадная тень заслонила свет, падающий из прихожей. В стекле отразился тёмный человеческий силуэт: за дверью стояли. Дверная ручка скрипнула и начала поворачиваться.
Ева попятилась и схватила первый попавшийся предмет – стеклянную вазу. Как только дверь распахнулась, девушка метнула своё импровизированное оружие в вошедшего, и то со звоном разбилось о косяк над головой убийцы. Мужчина выругался. Ева принялась панически швырять в него всё, до чего могла дотянуться: диски, книги, сувениры, настольную лампу. Когда снаряды закончились, она сжала в руке канцелярский нож.
– Бешеная, – восхищённо присвистнули за спиной стоящего на пороге бандита. – Мне такие нравятся. Возьмём её с собой?
– Заткнись.
Коренастая фигура перекрыла дверной проём. Волосатая рука потянулась к выключателю на стене – в глаза ударил ослепляющий после темноты свет. Ева поморщилась, заслоняя лицо ладонью. В комнату вошли двое. У того, кто переступил порог первым, по щеке текла кровь. Широкий и мощный, он надвигался на девушку, играя желваками квадратной челюсти. Второй незнакомец, вошедший следом, глумливо скалился.
– Убирайтесь! – закричала Ева, размахивая перед собой ножом для резки бумаги. Ладони вспотели. Пластмассовая ручка выскальзывала из влажных пальцев. Девушка решила, что, когда разбойник приблизится, надо целиться в шею, в артерию, и спросила себя, сможет ли хладнокровно убить человека. А затем подумала о спрятавшейся в диване сестре: «Молчи, Кира, молчи. Умоляю».