Природы мир и мир людей. Избранное
вернуться

Майков Аполлон Николаевич
Шрифт:

Пейзаж

Люблю дорожкою лесноюНе зная сам куда брести;Двойной глубокой колееюИдешь – и нет конца пути…Кругом пестреет лес зеленый;Уже румянит осень клены,А ельник зелен и тенист;Осинник желтый бьет тревогу;Осыпался с березы листИ, как ковер, устлал дорогу…Идешь, как будто по водам, —Нога шумит… а ухо внемлетМалейший шорох в чаще, там,Где пышный папоротник дремлет,А красных мухоморов ряд,Что карлы сказочные, спят…Уж солнца луч ложится косо…Вдали проглянула река…На тряской мельнице колесаУже шумят издалека…Вот на дорогу выезжаетТяжелый воз – то промелькнетНа солнце вдруг, то в тень уйдет…И криком кляче помогаетСтарик, а на возу – дитя,И деда страхом тешит внучка;А хвост пушистый опустя,Вкруг с лаем суетится жучка,И звонко в сумраке лесномВеселый лай идет кругом.

Осень

Два раза снег уж выпадал,Держался день и таял снова…Не узнаю леска родного —Как светел он, как редок стал.Чернеют палки гнезд вороньихНа дереве; кой-где дрожитОдин листок, и лес молчит…А утопал он в благовоньях,И лепетал, и зеленел,В грозу шумел, под солнцем зрел.И все мне здесь твердит уныло:И ты пройдешь огонь земной,И захиреешь ты душойЕще, быть может, до могилы.Нет, – тайный голос мне звучит, —Нет, что-нибудь да устоитВо мне в крушенье прежней силы,Как эта царственная ель,Еще блестящая досельВ своем зеленом одеянье, —Не ум, так сердце; не оно —Так чувство чистое одно,Одно отрадное сознанье,Что путь свой честно я свершилИ для чего-нибудь да жил.1853 или 1854

«Весна! Выставляется первая рама…»

Весна! Выставляется первая рама —И в комнату шум ворвался,И благовест ближнего храма,И говор народа, и стук колеса.Мне в душу повеяло жизнью и волей:Вон – даль голубая видна…И хочется в поле, в широкое поле,Где, шествуя, сыплет цветами весна!1854

Б. Кустодиев. Весна. 1921

«Боже мой! Вчера – ненастье…»

Боже мой! Вчера – ненастье,А сегодня – что за день!Солнце, птицы! Блеск и счастье!Луг росист, цветет сирень…А еще ты в сладкой лениСпишь, малютка!.. О, постой!Я пойду нарву сирениДа холодною росойВдруг на сонную-то брызну…То-то сладко будет мнеПобедить в ней укоризнуСвежей вестью о весне!1855

Журавли

От грустных дум очнувшись, очиЯ подымаю от земли:В лазури темной к полуночиЛетят станицей журавли.От криков их на небе дальнемКак будто благовест идет —Привет лесам патриархальным,Привет знакомым плесам вод!..Здесь этих вод и лесу вволю,На нивах сочное зерно…Чего ж еще? ведь им на долюЛюбить и мыслить не дано…1855

А. Степанов. Журавли летят. 1891

Мечтания

Пусть пасмурный октябрь осенней дышит стужей,Пусть сеет мелкий дождь или порою градВ окошки звякает, рябит и пенит лужи,Пусть сосны черные, качаяся, шумят,И даже без борьбы, покорно, незаметно,Сдает угрюмый день, больной и бесприветный,Природу грустную ночной холодной мгле, —Я одиночества не знаю на земле.Забившись на диван, сижу; воспоминаньяВстают передо мной; слагаются из нихВ волшебном очерке чудесные созданьяИ люди движутся, и глубже каждый мигЯ вижу души их, достоинства их мерюИ так уж наконец в присутствие их верю,Что даже, кажется, их видит черный кот.Который, поместясь на стол, под образами,Подымет морду вдруг и желтыми глазамиПо темной комнате, мурлыча, поведет…1855

Рыбная ловля

Посвящается С. Т. Аксакову, Н. А. Майкову, А. Н. Островскому, И. А. Гончарову, С. С. Дудышкину, А. И. Халанскому и всем понимающим дело

Себя я помнить стал в деревне под Москвою.Бывало, ввечеру поудить карасейОтец пойдет на пруд, а двое нас, детей,Сидим на берегу под елкою густою,Добычу из ведра руками достаемИ шепотом о ней друг с другом речь ведем…С летами за отцом по ручейкам пустыннымМы стали странствовать… Теперь то время мнеЯвляется всегда каким-то утром длинным,Особым уголком в безвестной стороне,Где вечная заря над головой струится,Где в поле по росе мой след еще хранится…В столицу приведен насильно точно я;Как будто, всем чужой, сижу на чуждом пире,И, кажется, опять я дома в Божьем мире,Когда лишь заберусь на бережок ручья,Закину удочки, сижу в траве высокой…Полдневный пышет жар – с зарей я поднялся, —Откинешься на луг и смотришь в небеса,И слушаешь стрекоз, покуда сон глубокойПод теплый пар земли глаза мне не сомкнет…О, чудный сон! душа Бог знает где далеко,А ты во сне живешь, как все вокруг живет…Но близкие мои – увы! – все горожане…И странствовать в лесу, поднявшися с зарей,Иль в лодке осенью сидеть в сыром тумане,Иль мокнуть на дожде, иль печься в летний зной —Им дико кажется, и всякий раз я знаю,Что, если с вечера я лесы развернуИ новые крючки навязывать начну,Я тем до глубины души их огорчаю;И лица важные нередко страсть моюКорят насмешками: «Грешно, мол, для поэтаПозабывать Парнас и огорчать семью».Я с горя пробовал послушать их совета —Напрасно!.. Вот вчера, чтоб только сон прогнать,Пошел на озеро; смотрю – какая гладь!Лесистых берегов обрывы и изгибы,Как зеркалом, водой повторены. ВездеПолоски светлые от плещущейся рыбыИль ласточек, крылом коснувшихся к воде…Смотрю – усач солдат сложа шинель на травку,Сам до колен в воде и удит на булавку.«Что, служба?» – крикнул я. «Пришли побаловатьМаленько», – говорит. «Нет, клев-то как, служивый?» —«А клев-то? Да такой тут вышел стих счастливый,Что в час-от на уху успели натаскать».Ну, кто бы устоять тут мог от искушенья?Закину, думаю, я разик – и назад!Есть место ж у меня заветное: там скатОт самых камышей и мелкие каменья.Тихонько удочки забравши, впопыхахБегу я к пристани. Вослед мне крикнул кто-то.Но быстро оттолкнул челнок я свой от плотаИ, гору обогнув, зарылся в камышах.Злодеи рыбаки уж тут давно: вон с челномЗапрятался в тростник, тот шарит в глубине…Есть что-то страстное в вниманье их безмолвном,Есть напряжение в сей людной тишине:Лишь свистнет в воздухе леса волосянаяДа вздох послышится – упорно все молчатИ зорко издали друг за другом следят.Меж тем живет вокруг равнина водяная,Стрекозы синие колеблют поплавки,И тощие кругом шныряют пауки,И кружится, сребрясь, снетков веселых стаяИль брызнет в стороны, от щуки исчезая.Но вот один рыбак вскочил, и, трепеща,Все смотрят на него в каком-то страхе чутком:Он, в обе руки взяв, на удилище гнуткомВыводит на воду упорного леща.И черно-золотой красавец повернулсяИ вдруг взмахнул хвостом – испуганный, рванулся.«Отдай, отдай!» – кричат, и снова в глубинуИдет чудовище, и ходит, вся в струнуНатянута, леса… Дрожь вчуже пробирает!..А тут мой поплавок мгновенно исчезает,Тащу – леса в воде описывает круг.Уже зияет пасть зубастая – и вдругВзвилась моя леса, свистя над головою…Обгрызла!.. Господи!.. Но, зная норов щук,Другую удочку за тою же травоюТихонько завожу и жду едва дыша…Клюет… Напрягся я и, со всего размаха,Исполненный надежд, волнуяся от страха,Выкидываю вверх – чуть видного ерша…О, тварь негодная!.. От злости чуть не плачу,Кляну себя, людей и мир за неудачуИ как на угольях, закинув вновь, сижу,И только комары, облипшие мне щеки,Обуздывают гнев на промах мой жестокий.Чтобы вздохнуть, кругом я взоры обвожу.Как ярки горы там при солнце заходящем!Как здесь, вблизи меня, с своим шатром сквозящим.Краснеют темных сосн сторукие стволыИ отражаются внизу в заливе черном,Где белый пар уже бежит к подножьям горным.С той стороны село. Среди сребристой мглыОкошки светятся, как огненные точки;Купанье там идет, чуть слышен визг живой,Чуть-чуть белеются по берегу сорочки,Меж тем как слышится из глубины леснойКукушка поздняя да дятел молодой —Картины бедные полунощного края!Где б я ни умирал, вас вспомню, умирая:От сердца пылкого все злое прочь гоня,Не вы ль, миря с людьми, учили жить меня!..Но вот уж смерклося. Свежеет. Вкруг ни звука.На небе и водах погас пурпурный блеск.Чу… тянут якоря! Раздался весел плеск…Нет, видно, не возьмет теперь ни лещ, ни щука!Вот если бы чем свет забраться в тростники,Когда лишь по заре заметишь поплавки,И то почти к воде припавши… Тут охота!..Что ж медлить? Завтра же… Меж тем все челноки,Толкаясь, пристают у низенького плота,И громкий переклик несется на водахО всех событьях дня, о порванных лесах,И брань и похвальба, исполненные страсти.На плечи, разгрузясь, мы взваливаем снасти,И плещет ходкий плот, качаясь под ногой.Идем. Под мокрою одеждой уж прохладно;Зато как дышится у лодок над водой,Где пахнет рыбою и свежестью отрадной,Меж тем как из лесу чуть слышным ветерком,Смолой напитанным, потянет вдруг теплом!..О милые мои! Ужель вам непонятно,Вам странно, отчего в тот вечер благодатныйС любовию в душе в ваш круг вбегаю яИ, весело садясь за ужин деревенской,С улыбкой слушаю нападки на меня —Невинную грозу запальчивости женской?Бывало, с милою свиданье улучивИ уж обдумавши к свиданью повод новый,Такой же приходил я к вам… Но что вы? что вы?Что значит этот клик и смеха дружный взрыв?Нет, полно! вижу я, не сговорить мне с вами!Истома сладкая ко сну меня зовет.Прощайте! Добрый сон!.. Уже двенадцать бьет…Иду я спать… И вот опять перед глазамиВсе катится вода огнистыми струямиИ ходят поплавки. На миг лишь задремал —И кажется, клюет!.. Тут полно, сон пропал;Пылает голова, и сердце бьется с болью.Чуть показался свет, на цыпочках, как вор,Я крадусь из дому и лезу чрез забор,Взяв хлеба про запас с кристальной крупной солью,Но на небе серо, и мелкий дождь идет,И к стуже в воздухе заметен поворот;Чуть видны берегов ближайшие извивы;Не шелохнется лес, ни птица не вспорхнет, —Но чувствую уже, что будет лов счастливый.И точно. Дождь потом зашлепал все сильней,Вскипело озеро от белых пузырей,И я промок насквозь, окостенели руки;Но окунь – видно, стал бодрее с холодком —Со дна и по верху гнался за червяком,И ловко выхватил я прямо в челн две щуки,Тут ветер потянул – и золотым лучомДеревню облило. Э, солнце как высоко!Уж дома самовар, пожалуй, недалеко…Домой! И в комнату, пронизанный дождем,С пылающим лицом, с душой и мыслью ясной,Две щуки на снурке, вхожу я с торжествомИ криком все меня встречают: «Ах, несчастный!..»Непосвященные! Напрасен с ними спор!Искусства нашего непризнанную музуИ грек не приобщил к парнасскому союзу!Нет, муза чистая, витай между озер!И пусть бегут твои балованные сестрыНа шумных поприщах гражданственности пестройЗа лавром, и хвалой, и памятью веков:Ты, ночью звездною, на мельничной плотине,В сем царстве свай, колес, и плесени, и мхов,Таинственностью дух питай в святой пустыне!Заслыша, что к тебе в тот час взываю я,Заманивай меня по берегу ручья,В высокой осоке протоптанной тропинкой,В дремучий темный лес; играй, резвись со мной;Облей в пути лицо росистою рябинкой;Учи переходить по жердочке живойРучей и, усадив за ольхой серебристойНад ямой, где лопух разросся круглолистый,Где рыбе в затиши прохлада есть и тень,Показывай мне, как родится новый день;И в миг, когда спадет с природы тьмы завесаИ солнце вспыхнет вдруг на пурпуре зари,Со всеми криками и шорохами лесаСама в моей душе ты с Богом говори!Да просветлен тобой, дыша, как часть природы,Исполнюсь мощью я и счастьем той свободы,В которой праотец народов, дни катяК сребристой старости, был весел, как дитя!1855

Н. Майков. Портрет В. А. Солоницына. 1839

Болото

Я целый час болотом занялся.Там белоус торчит, как щетка жесткий;Там точно пруд зеленый разлился;Лягушка, взгромоздясь, как на подмостки,На старый пень, торчащий из воды,На солнце нежится и дремлет… БелымПушком одеты тощие цветы;Над ними мошки вьются роем целым;Лишь незабудок сочных бирюзаКругом глядит умильно мне в глаза,Да оживляют бедный мир болотныйПорханье белой бабочки залетнойИ хлопоты стрекозок голубыхВокруг тростинок тощих и сухих.Ах! прелесть есть и в этом запустенье!..А были дни мое воображеньеПленял лишь вид подобных тучам гор,Небес глубоких праздничный простор,Монастыри да белых вилл оградаПод зеленью плюща и винограда…Или луны торжественный восходМежду колонн руины молчаливой,Над серебром с горы падущих вод…Мне в чудные гармоний переливыСлагался рев катящихся зыбей;В какой-то мир вводил он безграничный,Где я робел душою непривычнойИ радостно присутствие людейВдруг ощущал сквозь этот гул упорныйПо погремушкам вьючных лошадей,Тропинкою спускающихся горной…И вот – теперь такою же мечтойДуша полна, как и в былые годы,И так же здесь заманчиво со мнойБеседует таинственность природы.1856