Лиланд Феррис внезапно воспрянул духом.

– Вы профессиональная обжора, да?
– спросил он.
– Да, мне показалось, что я вас узнал... и этот другой парень, вот этот здоровяк, он, конечно, тоже похож на одного из них...
– Он бросил короткий взгляд на азиата, затем на Ученика.
– Логично, что тебя наказывают за обжорство...

– О, спасибо, придурок!

– Но послушайте, я повар, я просто готовлю еду! Я не обжираюсь сверх меры, почему я здесь?

Лили кивнула.

– Справедливый вопрос.
– Сказала она.
– Но ты все равно придурок. Тогда давайте, мистер Ученик, объясните, что он только что сказал.

– Чревоугодие – это не только чрезмерное потребление, - сказал Ученик, - но и чрезмерное потворство. Вы, Лили Симпсон и Бьорн Янсон, виновны в первом, в грехе, занесенном в список Содома – в "прожорливости", а вы, повар, виновны во втором. Вы стремитесь удовлетворить мерзкое чувство вкуса. Разве израильтяне не заслужили гнев Господа, когда пожаловались на свою свободу от Египта. Кто даст нам есть? Мы помним рыбу, которую мы ели в Египте даром, огурцы и дыни, и лук-порей, и чеснок.

Лили посмотрела на Лиланда, а он посмотрел на нее.

– Что это значит?
– спросила она. Он в ответ только пожал плечами.

Ученик наклонился вперед и прошептал в своей странной, взволнованной манере, не похожей на грозный тон, который он обычно использовал.

– Грех заключается в том, что вы живете, чтобы есть, а не едите, чтобы жить. Вы не слишком умны, дети мои, не так ли?
– Он выпрямился.

– Трижды судимы будете!
– прорычал он снова в полный голос.
– И это испытание – первое! В избытке вы найдете грех, и в избытке вы найдете прощение!

Он наклонился вперед.

Лили наконец-то увидела камеры и микрофоны на потолке, наблюдающие за ними.

Вот почему он шепчет, поняла она. Он не хочет, чтобы микрофоны уловили чушь, которую он говорит, чушь, которая не является библейской чушью!

– Слушайте внимательно, дети мои!
– сказал Ученик.
– Будет три раунда, и тот, кто съест меньше всех в каждом раунде, будет убит. Правила просты: у вас есть одна минута, чтобы набить свои рты. Если двое или трое из вас съедят меньше всех, например, будут тупить и отказываться играть, вас всех убьют. Понятно? Хорошо!

Он выпрямился и достал из-под мантии песочные часы, которые перевернул.

– У вас есть время, пока не кончится песок, чтобы принять свою порцию хлеба.

Он щелкнул пальцами, как будто что-то забыл.

Ученик снова наклонился, на этот раз к стеклянным глазам Бьорна, держа песочные часы наперевес.

– Съешь больше всех, или я отрежу тебе голову!
– сказал он.

И какими бы ни были эти слова, они дошли до огромного мужчины-ребенка.

Ученик снова встал во весь рост, и Бьорн схватил огромный сэндвич, лежащий перед ним, его связанные руки раскинулись, как у бабочки, когда он неловко поднес сэндвич к своему толстому лицу.

Все началось, все сразу, вот так.

Лили собиралась сказать Ученику, чтобы он совершил над собой маловероятный половой акт, но ее соревновательный инстинкт включился, когда она увидела, как тучный норвежец зарылся лицом в булку с начинкой. Она схватила свою булку, ее маленьким рукам было труднее ее поднять, и...

– О Боже!

Это выкрикнул Лиланд.

Он поднял свой бутерброд, но не стал сразу же откусывать от него.

Он решил сначала посмотреть, что это за начинка, и за две секунды разглядел ее.

Он бросил бутерброд обратно на тарелку и отдернул руки.

– Это дерьмо!
– сказал он.
– Это дерьмо, это чертово дерьмо!

Лили уже почти откусила кусочек, почти погрузила его в себя.

Она уже вцепилась зубами в слои мягкого белого хлеба, между которыми проглядывали влажные коричневые кусочки.

Теперь оно было так близко к ее лицу, и запах поразил ее.

Запах – это чувство наиболее тесно связанное с памятью. И один вдох вони от сэндвича вернул Лили в детство.

Ее отец разводил стаффордширских терьеров. Он держал их в загонах на заднем дворе, зацементировав его. У него была сделка с мясником в местном ASDA – он покупал по дешевке субпродукты и отруби для собак.

Лили зарабатывала карманные деньги, ежедневно убирая за ними дерьмо, поэтому она не сомневалась в том, что это была за субстанция, густо размазанная между слоями хлеба в дюймах от ее рта.

Она сочилась по ее пальцам, и даже ее консистенция была знакома ей, потому что ей приходилось собирать много дерьма с помощью тонких пластиковых пакетов, вывернутых наизнанку.