О том, что происходило между моим мужем и мною, я предпочитала не вспоминать. Те мерзкие ночи, руки, тискающие моё тело, та боль, что доставляло соитие… Я старательно прятала это в недрах памяти и никогда ни с кем не говорила о том, что переживала в такие моменты.

Меня передёрнуло.

Я понимала, что брак для женщины – это смирение и покорность. А ещё унижение, насилие над личностью и… боль.

Её было так много в моей жизни, что в какой-то момент я и забыла, как это существовать отдельно от неё. И так раз за разом. Супруг заявлялся в мои покои всегда в подпитье, обвинял в том, что ему приходится ублажать покалеченную уродину, и намекал, что видно мне это нравится, поэтому я и не тороплюсь беременеть. И причинял боль, мстя за свои мнимые страдания. На самом деле ему просто нравилось унижать и давить людей как тараканов.

Порой ночами в тишине я слышала громкий плач, доносившийся из спальни Моялы, расположенной надо мной. Наверное, она слышала и мои вопли, но виду не подавала. Закрывая подушкой голову, я молила всех известных мне богов, чтобы они прибрали душу князя и положили конец тому ужасу, что творился в нашей семье.

Но мои молитвы оставались без ответа.

Потянувшись, я нагнула веточку ели и вдохнула аромат, исходивший от неё. Хвоя. Расслабившись, откинулась на спинку кресла, предварительно подняв тормозной рычаг. Уснуть бы, и забыться во снах. В них я ходила, как прежде, собирала полевые цветы, плела венок и гадала о том, какого супруга мне пошлёт судьба. Там в небытие и забвение я всё ещё верила в любовь.

В действительности же понимала, что это сказка, придуманная несчастными женщинами, пытающимися продлить детство своим дочерям, огородить от реальности. Я помнила истории, что рассказывала нам мама перед сном. О сильных мужчинах, совершающих подвиги ради своих возлюбленных, о любви до гробовой доски и щемящей сердце верности.

Теперь я понимаю, что гробовая доска ждёт, скорее всего, женщину, а верность мужчина может хранить лишь самому себе.

Любви нет – есть лишь смирение.

Годы, прожитые в постоянном страхе ночью услышать скрип дверей своей спальни, отложили свой отпечаток на моём характере. Я стала замкнутой и безвольной. Безразличие, Абсолютное равнодушие ко всему и всем.

Но, казалось, князя такое моё поведение только заводило больше. Он придумывал всё новые способы выставить меня на посмешище, унизить, размазать.

Всё прекратилось лишь тогда, когда семейный врач, знавший и учивший ещё мою матушку, заявил, что утроба моя пуста. Нет, пыл супруга это не охладило, но дало повод плотнее заняться мачехой. Ведь неважно, по сути, какая из женщин в итоге родит. Всё скроется и останется в семье, а слишком болтливых слуг просто вздёрнут на крепостной стене.

Муж стал являться в мою спальню значительно реже, и за это я была благодарна бедной женщине, что заменяла все эти годы мне мать. Да и она перестала плакать, видимо, теперь князь приходил к ней не развлечения ради, а за наследником.

Уже второй мужчина превратил её в «утробу». Это злило так, что скулы сводило, но я ничего не могла поделать. Мояла, как и прежде, заботилась обо мне, опекая и облегчая жизнь.

Мы обе знали, что целитель солгал. Но мачеха не выдала. Защитила.

Что двигало ею? Зачем она год за годом заботилась о падчерице: ухаживала, когда хворь одолевала, и боль в спине становилась невыносимой.

Зачем?

Я не знала ответа, а спросить никогда не решалась.

Боялась узнать что-то плохое о ней. Глупая трусость. Но во всём мире только она да няня остались для меня родными. Я не хотела терять кого-то из них.

Над крепостью разлетелся звон колокола, призывающего на обеденную трапезу.

Разложив свёрнутый на коленях платок, я накинула его на озябшие плечи. Сегодня в доме не до приёма пищи. Там сборы, Князь настолько верил в своё войско, что сгребал добро в сундуки быстрее, чем его доблестные воины дезертировали прямо из казарм. Хотя никто их уже и не ловил.

Итак, понятно, что войны не будет!

Потому как воевать некому. Северяне, вообще, могут просто прийти сюда стройным маршем и всё. Добить последних представителей княжеской семьи в моём лице и дело с концами.

Одно было хорошо – Мояла спасётся.

Она на третьем месяце беременности. Князь Хумъяр не оставит утробу, в которой развивается его чадо. В этом супруг был похож на моего батюшку. И хорошо! Может, убьют его где в бегах, по-тихому, а Мояла пристроиться куда. Она ведь вдова и посему никому не интересна.

А вот я прямая наследница этих земель.

Проклятая Долина Туманов не отпускала своих детей.

Здесь мне и сгинуть, хорошо, если кто похоронит. Супруг никогда не станет обременять себя спасением жены – инвалида. Женщинам нашего рода никогда не везло с мужчинами. У каждой тяжёлая судьба. Ни одна не смогла вырваться и найти своё счастье.

И мама, и бабушка умывались слезами, глядя на Туман.

Ни любви, ни тепла, ни нежности.

Сердца мужчин, что брали женщин нашего рода, были холодны и пусты, словно мёртвые.

– Амэлла, доченька, холодно сегодня, не погода для прогулок, – голос няни оказался для меня неожиданным.

Я настолько ушла в свои раздумья, что и шагов её шаркающих не слышала.

– Что ты, ия Лунсия, – я постаралась тепло улыбнуться и не выдать, насколько тяжело у меня на сердце, – сегодня солнечно и ветерок.