Но старушку не проведёшь, она внимательно выцветшими глазами глянула в моё лицо и нахмурилась. Собранная аккуратная «дулька» седых волос придавала женщине ещё более строгий вид, и на мгновение я снова почувствовала себя проказливым шаловливым ребёнком.

– Холод такой стоит, ветрище. Осень уж на пороге, а ей солнечно. Давно ли по носу ваше княжество сопли не гоняло, – отчитала меня нянечка, да так, что и ответить нечего.

– Ия Лунсия, не пристало такие вещи говорить в приличном обществе, – как-то неуклюже попыталась я призвать к порядку женщину, что приучала меня в своё время к горшку.

Но старушка лишь поморщилась, глядя на плед, прикрывающий мои ноги. Со временем ко мне вернулась чувствительность, я ощущала прикосновения, тепло рук разминаются мышцы, и даже чуть шевелила пальцами. Но рана, полученная в момент крушения ландо, так и не затянулась. Туман сделал своё дело, оставив во мне частичку своей мёртвой магии.

В особые дни, когда за окном стеною льёт дождь или завывает вьюга, рана открывается и начинает кровоточить, доставляя мне сводящую с ума боль.

В такие дни я старалась и вовсе не вставать с постели, только мачеха и нянечка не давали мне окончательно потонуть в своём горе. Иногда я смотрела в окно на серое небо и мечтала забыться и потеряться в своих снах. Но боль не давала даже задремать. Тьма, что вселилась в меня там, в тумане, грызла, выедая крупицы света моего дара, не давая ему хоть сколько-нибудь восстановиться. Раз за разом осушая меня.

Няня, помявшись на тропинке, прошлась вперёд и вгляделась в лес, что начинался за озером.

– Призрак давно не появлялся, – шепнула я.

– И хорошо, – старчески вздохнула она. – Души, что остаются в тумане, чернеют и становятся озлобленными.

– Нет, с Крисс такого бы не произошло, она маг жизни, – возразила я.

– Она была им, Амэлла, но столько лет, – голос няни дрогнул, ладонь сжалась, сминая ткань подола простенького платья, – так не должно было быть. Они не должны были умирать.

Столько горечи и сожаления. Будто она виновата в чём-то.

– Мояла уже собрала вещи? – тихо спросила я, решив сменить тему разговора и не расстраивать ещё больше старушку.

– Она противится, не желает оставлять тебя здесь одну на растерзание северянам.

Ия Лунсия отвела взгляд от границы Туманной стены и подошла ко мне ближе.

– Нет, она должна уйти, – чётко отчеканила я, уже поняв, что у нянечки иное мнение.

– Не уверена, – сухая рука легла на моё прикрытое старой шалью плечо и чуть сжала, – про северян разное говорят. Но не одной сплетни про то, что людей они простых губят или девиц портят. Может, лучше остаться княгине здесь, чем с дитём в утробе по дорогам трястись и приют искать.

Нервный смешок вырвался из моих уст. Ни одной сплетни. Можно подумать, праведники к нам идут – земли наши с поклоном просить.

– В твои годы и такая наивность. Первое, что они сделают, придя в наш дом, это убьют всех представителей правящей семьи. А девушек, может, и не тронут. Мало ли, сколько у них с собой шлюх припасено.

Обойдя меня, няня присела на лавочку, неосознанно пригладив обшарпанные доски. Я внимательно следила за её жестами, порой они рассказывали больше, чем слова.

– И всё же Мояла с дитём, да в неизвестность…

– Наверняка Хумъяр уже приготовил себе нору, какую, – попыталась я успокоить старческое сердечко. – У него было на это время.

– Я волнуюсь за неё, – старушка глубоко вздохнула.

– Я тоже, няня, но у неё есть шанс, и она должна им воспользоваться.

– Я сказала ей, что останусь с тобой. Заверила, что сделаю всё, чтобы уберечь, – ия Лунсия отводила взгляд, не верила в свои же слова.

– Правильно, она должна уезжать со спокойным сердцем, – кивнула я.

– Может, и нас пронесёт?! Северяне могут и сжалиться, – слова пожилой женщины заставили меня рассмеяться.

– Ты прекрасно знаешь, милая, на мне род Охрил и оборвётся. Жить мне осталось недолго. Так что не пытайся лгать и сглаживать углы. Я не люблю этого. А Мояла должна жить: она заслужила своё счастье – выстрадала. Я не смогу сомкнуть глаза и спокойно умереть, зная, что эта проклятая долина прибрала и её. Пусть живёт и растит своего ребенка. Надеюсь, князюшка наш сдохнет, где по пути, и умру я счастливо вдовой.