Поцелуй с мальчиком в щеку на глазах у друзей во время вечеринки в мои тринадцать был эквивалентом западногерманской групповухи «дасистфантастиш». А прикоснуться губами к губам!!! Конец света!

Поскольку мы в те древние времена и понятий таких не знали, как «сексуальное домогательство» или «гендерное неравенство», то, если твой одноклассник, дрожа и умирая, во время урока алгебры возьмет тебя за руку под партой, это означало, что влюбился до гроба. Смелость такого поступка была неописуемой, потому что бедный мальчик мог получить тяжелым учебником по голове, мог быть осмеян подружками соседки по парте на перемене. И это совсем не означало, что он не нравился жестокой соседке. Просто мы еще не умели выражать свои чувства, мы только учились. У нас выброс гормонов опережал развитие мозговых извилин. И продолжалось такое завихрение до выпускного бала. Только на выпускном более-менее мы разобрались, кто в кого влюблен. Жаль, что те невысказанные чувства так и остались школьной историей. После выпускного началась совсем другая жизнь.

Итак, тринадцать лет – это возраст, когда в нелепом по пропорциям теле – ноги длинные, руки длинные, остальное все плоское, – начинает пробуждаться Женщина. Сначала тебе неловко – чисто физиологически, ты пугаешься, боишься спросить, рассказать, переживаешь, что это только у тебя, а все вокруг – чистые, умные, безмятежные. А Женщина в тебе уже крепнет, взгляды, которые ты украдкой бросаешь на старшеклассников, заложены на генетическом уровне, и никуда от них не деться; от ответных взглядов ты краснеешь, бледнеешь, глупо хихикаешь, спотыкаешься на обломанных и отполированных ногами ступенях школьной лестницы… Ты часами разглядываешь себя в зеркале и ненавидишь все свое – глаза слишком маленькие, нос короткий, руки, наоборот, длинные… Вдруг замечаешь свои неровные зубы и тусклые волосы, немедленно начинаешь с этим бороться и завидовать всем девочкам в классе: и волосы у них чернее, и глаза побольше, и ноги постройнее. Ты уже не хочешь носить толстые красные, синие или – о, ужас! – зеленые колготки, а хочешь только капроновые, но мама не разрешает: порвешь и простудишься. И тогда ты носишь только джинсы повсюду, кроме школы – там форма, хоть убейся. Джинсы не фирменные, не «Леви Страус» еще, просто индийские, но все равно лучше, чем детские колготки.

У любимой подруги, выговору которой ты подражаешь – растягиваешь гласные и округляешь губы, вдруг обнаруживается старший брат. Он был всегда, но ты его не замечала. И вдруг ты видишь, как этот длинноволосый, долговязый парень ходит, надевает очки, чтобы что-то рассмотреть на обложке винила, заглядывает в толстый словарь: на виниле надпись по-английски и встретилось незнакомое слово. Как он смеется, говоря по телефону в прихожей, как надевает куртку и хлопает входной дверью. А когда ты выходишь из подъезда подруги и идешь к автобусной остановке, замечаешь брата с девушкой. Они проходят сквозь тебя, держась за руки.

Брат не замечает подругу младшей сестры, ты – пустое место. Тебе тринадцать, а ему – восемнадцать.

Иногда после вечеринок у сестры, дней рождения или просто танцев под проигрыватель и «бутылочку», старший брат провожает тебя домой. Не потому, что ты ему нравишься, совсем нет. Родители переживают, как ты доберешься домой, твои папа и мама вечно на дежурствах в больнице, а живешь ты дальше всех: надо на автобусе ехать, а потом от остановки до дома по темноте с километр. Вот родители подруги и волнуются. Он кривится, но не может маме отказать. Мы едем в автобусе, стоим рядом, держимся за поручни, наши руки почти соприкасаются. Он не произносит ни одного слова за все долгие десять остановок до конечной. Ты тоже не можешь придумать ни одной темы, все кажется глупым, и сама себе ты кажешься невозможно глупой, пустой девчонкой, у которой никогда не было и не будет Старшего Брата… Впрочем, как и младшего и сестер тоже. Ты единственный ребенок в семье, и ничего не изменится до конца твоей жизни. И только под конец невыносимо долгого путешествия, когда остается одна остановка до последней, ты смелеешь и спрашиваешь: а что это за пластинка, которую он держит под мышкой?

И он преображается! Сначала нехотя, а потом все больше и больше зажигаясь, рассказывает и даже напевает темы. «The Who»! Ах, ты даже не слышала о них? Он закатывает глаза: вот недоросль, вот деревня! А про «Битлз» слышала? Про «Битлз» – да! A «Led Zeppelin», «Pink Floyd»? Нет? Какой позор! А про кого ты слышала? «Аббу», говоришь ты, «Бони М», Африк Саймон. Ужас! – возмущается брат подруги. Ладно, слушай! И всю долгую дорогу от остановки до твоего дома вы не пробегаете, как обычно: он, чтобы скорее от тебя избавиться, ты, потому что не хочешь, чтобы он злился, а идете медленно, иногда останавливаетесь и разглядываете длинноволосую, в цепях и наколках четверку на дабл-диске. И этот тоже еще ребенок открывает для тебя рок, потому что всего на ночь дает послушать пластинку. Завтра в школе, только обязательно, не забудь, отдашь сестре, слышишь? Я другу обещал. И всю ночь ты слушаешь, не понимая ни слова, ты слушаешь рок, и он проходит через всю тебя, переворачивая все понимание о музыке, и остается с тобой навсегда.

А через год Старший Брат погибает в аварии с четырьмя своими тогда уже бывшими одноклассниками. Улетают на новой «Ладе» с мокрого асфальта в вечность. В момент аварии им всем было девятнадцать.

С Мариной в классе училась красивая и умная девочка Шахнавердян Гаянэ. Она была всегда лучшая и везде первая. А еще Гаянэ была любимицей учительницы их третьего «А» класса Розы Рачиковны. Я называла учительницу теть Роз, потому что она была еще и Марининой мамой.

Моя подруга больше не могла слышать, как мама постоянно хвалит Гаянэ и ставит Марине в пример: и красавица, и отличница, и танцует, и поет, и рисует, и в пионеры первую приняли. Марина, сжав зубы, выслушивала похвалы мамы в адрес Гаянэ и бежала со своего второго этажа ко мне на третий – рыдать.

– Подумаешь, глаза голубые! Подумаешь, волосы густые и светлые! Конечно, она не такая, как все. Мальчишки дар речи теряют, когда она в класс входит. И форма у нее самая красивая, и фартук самый белый и самый накрахмаленный. А тетради ты ее видела? Как прописи, только на выставку такие тетради отправлять! А стихи, знаешь, как она наизусть рассказывает? Никогда ни одного слова не забудет, и с выражением, и с жестами, как артистка. И Снегурочкой ее мама выбрала, а не меня. Потому что еще и поет! Да как! Голос как хрусталь, прямо белка из сказки про царя Салтана.

Я понимала, что Марина повторяет слова мамы.

– Во саду ли в огороде, – запела Марина тонюсеньким голосом, подражая белке из мультфильма и однокласснице Гаянэ одновременно.

– Бегала собачка, – подхватила я басом.

И мы вместе:

– Хвост подняла, навоняла, вот и вся задачка!

Как могли, так и выражали свой протест против идеальной во всех отношениях Шахнавердян Гаянэ!

– Я тоже отличница, но мама никогда меня перед всем классом не хвалит.

– Ну и что? Зато с тобой все дружат, а с ней – никто.