Сейчас на левом берегу Ангары вырос Академгородок. На главной улице этого микрорайона – ул. Лермонтова расположен студенческий городок (Политехнический институт). Из центра города до студгородка ходят трамваи. На этой улице много деревьев.

Вернёмся опять на правую сторону Ангары. К центральной улице Карла Маркса. Эта улица очень хороша: на ней жилых домов мало, больше общественных объектов (институт микробиологии и эпидемиологии, областной драматический театр красивой постройки), редакция газеты «Восточно-Сибирская правда»; центральный гастроном; были такие кинотеатры: «Художественный», «Хроника» и «Пионер» (теперь этих кинотеатров нет). Много небольших магазинов. В конце улицы, на месте бывшего завода тяжелого машиностроения, который делал драги для золотодобывающей промышленности (есть токая отрасль в городе Бодайбо, на северо-востоке Иркутской области) теперь разместился большой торговый комплекс. За ним стоит действующая церковь, во дворе которой один Иркутский коммерсант поставил памятник Колчаку. Это почти напротив Ангары, там, где был расстрелян адмирал. А дальше на север идет Маратовское предместье, оно мало изменилось с того времени, когда я переехал из Черемхово в Иркутск. Из самых известных новостроек там образовался очень крупный онкологический центр. На выезде из Иркутска построен большой жилой район. Маратовском предместье – это северные ворота города, от которых начинается Якутский тракт (его еще называют Качугским). На этом тракте, примерно на 100 км от Иркутска, интенсивное автомобильное движение до центра Бурятского национального автономного округа Усть-Орды.

На восток от центра Иркутска, через несколько улиц от Правобережного района, идёт Нагорный район. Это дорога в аэропорт и на озеро Байкал, в поселок Лиственичное. Удивительно, но аэропорт в Иркутске оказался в черте города, в конце улицы Советской. Самолеты взлетают в восточном направлении, а садятся с запада. Иногда прямо над жилыми домами, практически через весь город через этот район по улице Байкальской идет красивый автомобильный тракт на Байкал. По этой дороге мы с женой ездили на дачу, которая располагается на берегу залива Ангары, на 28 м км шоссе. Это чуть меньше половины расстояния до Байкала.

На западе Иркутска построен микрорайон Ново Ленино, это большой жилой массив. В конце этого района начинается Московский тракт. В центре построена дорога в объезд Иркутска, идущая до города Шелехов – на восток.

И вот папа получил квартиру в Иркутске. По тем временам это была шикарная жилая площадь. Дом на улице Желябова 3 был ещё царской постройки – раньше в нём находился ломбард. Стены толщиною более двух метров, окна с двойными рамами. Эта квартира на первом этаже имела вход со двора. Вход был только в одну эту квартиру из пяти комнат. Нам выделили две комнаты и кухню. В кухне была русская печь, в ней бабушка готовила пищу. Этой печкой отапливалась кухня, а комнаты отапливались «голландкой». Стены дома были настолько толстыми, что даже в зимние морозы в квартире было тепло. Мы быстро перебрались в квартиру, началась наша жизнь в Иркутске. Я, кажется, заболел, хотя и не замечал этого. Болезнь моя, как мне потом рассказали, заключалась в непрерывном подергивании рук и ног. Меня наблюдали лучшие доктора города: доцент Фельдгун (впоследствии он заведовал кафедрой детских болезней в мед. институте) и Миль (брат будущего известного конструктора вертолётов, кажется, он был родственником дяди Лёли – мужа бабушкиной сестры Сары). Мне поставили диагноз: малая хорея. Это вариант ревматизма, который проходит сам по себе, без какого-либо лечения. И, действительно, скоро симптомы хореи прошли, и мы о ней забыли (хорея – это, в переводе на русский язык, «ноги». Хореография, в дословном переводе, – запись ногами).

Девочка Тамара, которая жила со своей мамой в одной из комнат квартиры, была почти моей ровесницей. Мы с ней играли в куклы, у нас были еще какие-то общие игрушки. В хорошие дни мы играли на улице, к нам присоединялся мальчик из соседнего подъезда – Юра Левандовский. В нашем дворе находился детский садик. Меня туда записали, но я долго не мог привыкнуть, страшно плакал, потом привык. В те годы были стычки на восточной границе СССР – на озере Хасан, Халкин-Голе. Помню, как мы играли в пограничника Карацупу, задержавшего шпиона. Помню, как я участвовал в костюме медвежонка на новогодней елке. Научился читать. Мама мне покупала «книжки-малышки», они были чуть больше спичечного коробка. Очень много было детских книжек, в том числе и переведенных на русский язык немецких стихов и сказок, например, «Плюх и Плих». Лето, как всегда, мы проводили в поселке Мальта.

Мои родители, кажется, решили, что я уже подрос и мне пора заняться чем-нибудь нужным и в будущем полезным. Они отдали меня учиться немецкому языку. Нашли старушек: немку и её сестру-пианистку. Я стал ходить сначала к музыкантше. Жили эти бабульки недалеко от нас (на улице Степана Разина). Немецкому языку я пока не стал обучаться – родители решили, что это будет большая нагрузка. Водили меня к учительнице (имени её я не помню) два раза в неделю, и она мучила меня, как могла. Я должен был играть гаммы и правильно ставить на клавишу соответствующий палец. Это был ужас! Когда учительница отворачивалась, я начинал играть гамму одним пальцем. Однажды она это увидела, схватила линейку и стала ею бить меня по руке, по пальцам. Я начинал плакать как Ванька Жуков из рассказа Чехова. Мои уроки музыки продолжались недолго, почему-то меня перестали к ней приводить.

С немецким языком было по-другому. Мои родители были убеждены, что тогда мне необходимо было овладеть немецким, и что его надо учить с детства. В середине 30-х годов Германия набирала сил. У Советского Союза складывалось мнение, что это государство будет одним из ведущих в мире и, надеялись, дружественном с СССР. (Но получилось всё не так… И сейчас английский язык признан международным языком общения.) В начале войны к нам домой приходила старушка немка, она была достаточно доброй, но дела шли медленно. Звали мою учительницу Фанни Александровна фон Рингенберг. Жила она недалеко от нашего дома (на улице Свердлова), в какой-то разваливающейся хибарке. Она приходила ко мне 2 раза в неделю. Сколько рублей за уроки в месяц она получала от отца, я не знаю, но обязательно в её зарплату входили обеды. Ей очень помогал директор хлебозавода, и он её рекомендовал моему отцу. Я помню, что она ознакомила меня с готическим шрифтом, научила читать и писать. Какие-то книжки были у нее, какие-то у меня. Занимались мы с ней около 2 лет – она была очень старенькая и слабенькая. Вдруг она перестала ходить – тихо скончалась в своей квартире, и через несколько дней её похоронили (кажется, соседи).

То, что я учил до школы со старенькой женщиной-немкой так и осталось в моей памяти. Правда, совсем недавно я попробовал себя в давно забытым мною языке. В Москве, куда я переехал в 2013 году, уже подросла дочка Игоря, сына двоюродного брата мой жены Владимира Мейеровича, которая прекрасно знает немецкий. И я пробую с Ксюшей поговорить по-немецки. И у меня получается, хотя многие слова я уже, конечно, подзабыл. Я в шутку как-то спросил, какую оценку она бы мне поставила. Ксюша подумала и сказала «три».

Начало войны застало нашу семью в обычном для нас летом месте – в поселке Мальта Иркутской области. Я этот день отлично запомнил – с утра было солнечно и тепло. Только днем появилась информация о нападении немцев на нашу страну. Все мы стали собираться в Иркутск. Событий ближайших дней я не помню.

От Мальты остались какие-то отрывочные воспоминания. Помню, как с какими-то мальчиками моего возраста мы бегали на железнодорожную станцию и при виде приближающегося поезда быстренько подкладывали на рельсы пятикопеечную монету, после прохождения состава смотрели, как она сплющивалась, какой она становилась тонкой. Так делали мы частенько. А поезда шли на запад постоянно, в основном, товарные – один за другим. Пассажирские были в редкость; на одну минуту останавливались поезда дальнего следования – в Москву, Ленинград, а пригородные «передачи» мы ждали и встречали, надеясь увидеть знакомые или родные лица.