— Владислав Викторович рассказал? — пытаюсь нахмуриться я. У Дальского же даже дыхание не учащается ни от моего веса, но от чего другого. — Меня можно отпустить.

— Конечно, — соглашается он и садит меня…

…на стол.

Оставшиеся папки с личными делами красиво летят на пол, веером усеивая площадь в пару метров, а я не сдерживаю стон. Да сколько можно-то? Уже даже не смешно.

— Неприятно, — хмыкает Дальский, но меньше всего я ожидаю, что он присядет на корточки, помогая мне собрать стопку обратно.

— Неприятно? — Я сдуваю с глаз выбившуюся прядь. — Скорее, обидно. Так откуда вы знаете про наше пари?

— От Влада, — не увиливает он и с интересом оглядывает стол. — Работаете по старинке? — Дальский кивает на схемы стеллажей.

— Пока да.

— У вас хорошо получается, — внезапно хвалит он. — Ещё недели не прошло, а разница колоссальна.

— Мне есть с кого брать пример, — якобы бесстрастно пожимаю я плечами, внутри подавляя разливающееся теплом довольство.

— Неужели вы признали мои заслуги? — весело хмыкает Дальский.

— Я всегда их признавала, вы выдающийся управленец и с этим глупо спорить.

Какой-то неправильный получается разговор.

— Но вы всё равно не вернётесь, — констатирует он и собирается заправить выбившуюся прядь волос мне за ухо, но я ухожу от прикосновения. Рефлексы, наконец, очнулись? Вовремя. — И подвезти вас домой тоже не дадите? — прищуривается Дальский.

— Почему же, везите, — ломаю я шаблон. — Если вам так хочется собрать все городские пробки и если вы обещаете не поднимать тему моего секретарства.

— Обещаю, — соглашается Дальский, а мне почему-то становится… страшно?

Рабочий день заканчивается, а Зара не появляется, но клятвенно обещает закрыть архив, когда я ей звоню. Не то чтобы я расстроилась отсутствию кофе, просто такая задержка настораживала. Дальский ушёл почти сразу после моего согласия и вряд ли для того, чтобы дать возможность передумать.

Хотя я даже не планировала, устав за сегодняшний день так, что отваливались ноги, поэтому внезапный приступ благотворительности у Александра Германовича оказался только кстати.

И нет, это не у меня под кожей толпами разгуливают мурашки. И не мой пульс учащается тем больше, чем ближе я к выходу из банка. А то, что приходится откашляться перед тем, как попрощаться с девочками на ресепшн вина исключительно архивной пыли. Ещё бы самой в это поверить.

Но, тем не менее, я выхожу и решительным шагом иду к виднеющемуся на служебной стоянке чёрному Мерседесу.

— Вы не передумали, — с улыбкой констатирует Дальский, забирая у меня сумку и ставя её на заднее сидение.

— Не имею такой привычки.

Привычки садится в открытую кем-то дверь у меня тоже нет, но ему знать об этом необязательно.

— Адрес прежний? — насмешливо интересуется Дальский, заводя машину.

— Да, если вы его знаете.

Я, например, его адрес знаю — часто приходилось заказывать туда доставки. Да и самой однажды пришлось навестить просторную двухсотметровую квартиру, окнами выходящую на Ивановский сквер. Просто Елизавете и Герману Дальским срочно потребовался какой-то семейный альбом, а их сын не стал из-за этого переносить встречу со своим юристом. И ключи им тоже не доверил, предпочитая поручить это мне.

— Ольга Александровна, — качает головой Дальский, — вы обо мне плохого мнения.

— Ваш архив не сравнить с моим, — улыбаюсь я уголком губ, — в нём личные дела размещены в идеальном порядке.

— У меня хорошая память, Ольга Александровна, — Дальский резво выруливает на проспект, чтобы почти сразу остановиться в среднем из трёх, стоящих в пробке, рядов, — и склонность интересоваться людьми, с которыми я работаю. Особенно, так долго.

Склонность интересоваться людьми?! С каких это пор? Мне наглости не хватит предположить, что такие кардинальные изменения связаны с моим увольнением.

— Не смотрите так, это правда.

Точно, мы ведь в пробке и Дальский поворачивается, предпочитая изучать меня вместо других автомобилистов. И всё равно не верю.

— Скрыть от меня факт собственного увольнения вам помогла Валиулина Полина Игоревна, в девичестве Рогатова, — с откровенным весельем во взгляде сообщает он то, отчего мои глаза увеличиваются вдвое.

— Вы подготовились! — с улыбкой обвиняю я его.

— А вы проверьте. — Дальский отвлекается на дорогу, не видя моей злорадной улыбки. И добивает: — Можем заключить пари, вы же их любите.