— А что скажет ЦРУ? Мы же откровенно браконьерствуем.

— Японию они не покупали. И знать ничего не будут. Это задача Танаки. Ему придется разработать механизм передачи материалов в австралийское посольство. Но все дело висит на тоненькой ниточке. Главное, чтобы он не отправился прямиком к янки и не сдал тебя. Если засветишься, свалим все на австралийцев. Они и раньше помогали, после того, как нас вышибли из района Тихого океана. С ними отношения отличные. Нормальные ребята. Кстати, лапы у янки тоже не стерильные. Масса случаев, когда они перебегали нам дорожку. Часто опасно. Если завалимся, напомним об этом Маккоуну. Но твоя задача — выиграть.

— Ну и влип же я. Высокая политика — явно не мой стиль. Может быть, М. поднимает слишком много шума из ничего?

— Ошибаешься. Сработаешь хорошо — благодарное отечество непременно купит тебе твой любимый курятник.

— Да будет так. Звякни Гамильтону, я срочно отправляюсь изучать таинственный Восток.

"Кангай! Приветствуем вас на борту нашего самолета, — сказала симпатичная, в кимоно и оби, стюардесса «Джапан Эр Лайнс», когда, неделей позже, Бонд удобно устроившись у иллюминатора четырехмоторного Дугласа ДС—8 в лондонском аэропорту, рассеянно прислушивался к голосу с мягким японским акцентом, рассказывающему о спасательных жилетах и полетном времени до Орли. Гигиенические пакеты украшали изящные рисунки бамбука, а беспорядочные каракули на багажной полке над готовой были, как уверял яркий буклет, «традиционным изображением черепахового панциря, приносящим удачу».

Стюардесса поклонилась и протянула ему элегантный веер, маленькое согретое полотенце в плетеной корзиночке и роскошное меню, предлагавшее, ко всему прочему, наборы сигарет, косметику и жемчуг.

И вот они уже в воздухе, на первом из четырех отрезков пути через Северный Полюс в Токио.

Бонд взглянул на рисунок трех апельсинов в синей вазе (нет! Через час он понял, что это хурма), маячивший перед ним, и, когда на высоте 30.000 футов самолет выровнялся, заказал первую из многочисленных порций бренди и имбирного, призванных поддерживать его дух в небесах над Каналом, куском Северного моря, Каттергатом, Ледовитым Океаном, Морем Бофорта, Беринговым и севером Тихого Океана. Он решил не сопротивляться, если на другой стороне света с него захотят спустить шкуру. А в Анкоридже (Аляска), любуясь огромным чучелом белого медведя, уже ничего не имел против, если новая его шкура будет желтой.

Здоровенный кулак звучно врезался в ладонь левой руки, — будто саданули из пистолета 45 калибра. Квадратная физиономия австралийца побагровела, на седеющих висках выступили вены. Со сдержанной яростью он чуть слышно прогудел что-то себе под нос, пошарил под низким столиком, потом, похоже, передумал и взялся за чашечку саке, одним духом проглотив содержимое.

Бонд тихо спросил:

— Не пыхти, Дикко. В чем дело? И что означает сей свирепый колониальный напев?

Представитель Королевского Дипломатического Корпуса Австралии Ричард Лавелас Гендерсон воинственно оглядел маленький, битком набитый бар в одном из переулков Гинзы и процедил углом большого, обычно жизнерадостного, а сейчас кривящегося негодованием рта:

— Ты, паршивый безмозглый томми, нас накололи! Этот хрен Танака пишет нас! Посмотри под стол. Видишь проводок под ножкой? А вон того козла у стойки? Безумно респектабельная скотина в синем костюмчике и черном галстуке. Один из парней Тигра. Я их уже по запаху чую. Висят у меня на хвосте почти десять лет. Тигр одевает их, как уменьшенные копии джентльменов из ЦРУ. Любой жрущий виски япошка в такой робе, считай, из Тигриной стаи.

— Так и хочется подвалить и пообщаться, — ворчливо добавил Дикко.

— В этом случае Танака завтра утром узнает о себе много интересного, — сказал Бонд.

— Черт с ним, — ответил Дикко, остывая. — Сукин сын знает, что я о нем думаю. Теперь получит заверенную копию. Может, отвяжется от меня. И от моих друзей, — добавил он, быстро взглянув на Бонда. — Ведь это он за тобой охотится. Так что, пусть слушает. Падла! Это наше жуткое австралийское ругательство. Слышишь, Танака? Возьми на вооружение.

Он заговорил громче:

— А значит оно, что ты дерьмовый педик, кот, подлюга, брехун, стукач и вор — и ничто тебя не спасет. И когда ты это завтра за жратвой узнаешь, твои тушеные водоросли станут тебе поперек глотки.

Бонд рассмеялся. Этот бесконечный поток ругани начался еще вчера в аэропорту Ханеда — «Крылатое Поле». Почти час Бонда потрошили таможенники. В центральном зале, куда он выбрался, кипя от злости, он едва не погиб под ногами толпы возбужденных молодых людей, потрясавших плакатиками, на которых было начертано «Международный конгресс владельцев прачечных».

Бонд устал от полета. И выдал выразительное трехбуквенное слово. Низкий голос за его спиной повторил сказанное и кое-что добавил:

— Наш парень! Нормальная реакция на сраный Восток! Эта лексика тебе еще не раз пригодится.

Бонд повернулся. Огромный мужик в мятом сером костюме протягивал лапу, смахивающую на небольшой окорок.

— Рад познакомиться. Гендерсон. В списке пассажиров ты единственный томми, и, стало быть. Бонд. Сюда. Давай сумку. У меня машина, и чем быстрее мы уберемся из этого дурдома, тем лучше.