— Кто-нибудь остался из мед персонала? — приходит ему очередная дельная мысль в голову.

Марко слегка растерян, не совсем понимая, к чему тот ведёт, но всё же отвечает.

— Несколько лаборантов, они уничтожали записи, когда наши добрались сюда. Остальные учёные и врачи предпочли сгинуть, пустив себе пулю в голову, — лицо друга искажается мрачным отвращением. — Даже представить не могу, откуда в них столько преданности и патриотизма, когда работаешь над таким…

— Это не патриотизм, а скорее всего, хорошо мотивированный страх. Возможно семьями. Из того, что успел узнать, у главы Ордена свои рычаги управления над всеми. Другими же, кто не имел близких, он мог управлять с помощью способностей…

«Лены» остаётся непроизнесённым. Её имя встаёт поперёк горла, и он не знает, почему не может осилить даже просто произнести его вслух. Возможно, если допустит хотя бы задуматься о том, что здесь её нет, его уже ничто не удержит, чтобы вместо спасения брата, начать равнять весь окружающий эту базу лес с землёй, в поисках любых следов и зацепок.

Когда Алек в очередной раз заставляет себя отвлечься от мыслей про Лену, которые на самом деле его волнуют больше, чем он может себе позволить, чтобы не развалиться, поднимает голову, обнаруживая ещё более мрачное лицо друга. Очевидно, Марко хватило жалкого намёка, которым Алек едва ли обмолвился. Он знает, на что способна кровь Лены, к тому же, Мария внесла много ясности в умыслы Датского, которыми Алек поделился с ним.

— Где они — выжившие? — не без труда вспоминает Алек, о чём шёл разговор, и начинает казнить себя, что так бесполезно растрачивает время, вновь и вновь позволяя чувствам привносить хаос в его необходимой непоколебимости.

Марко не уточнят, что Алек задумал, сразу сообщая нужное, поэтому он тоже не тратит больше времени, стремглав отправляясь в левое крыло лаборатории. Туда, где до этого держали запертыми полуживых от экспериментов Альф и Омег, и при этом чувствует что-то вроде удовлетворения, видя, что теперь их места по справедливости занимают те, кто мучил их опытами. Несколько охотников, охраняющих отсек, даже не предпринимают попытки узнать, зачем Алек выдёргивает из камеры на вид более-менее подходящего лаборанта за воротник, и буквально волочёт за собой по коридору, не обращая никакого внимания на то, что парню явно доставляет это боль. Алек знает, как сейчас напустить на него большего страха, чтобы не тратить времени, которого нет, в боксе, пытаясь по дороге запугать до нужного уровня, подсказывая действиями, что приемлемого обращения ожидать не стоит. Только грубую силу.

В тот момент, когда он с рывка швыряет его к ногам Марко, лаборант уже едва ли не задыхается от ужаса, наверняка перебирая в голове, для чего именно его вытащили. И Марко тоже объяснять ничего не приходится, он и сам прекрасно обучен, имея опыт в добыче необходимой информации, тут же наступая ботинком на грудь парня. Лаборант точно не годится и в подмётки военными, на которых потребовалось бы больше времени, если бы вообще получилось разговорить. А с этим всё предельно ясно — лаборант не нашёл в себе сил распрощаться с жизнью, а значит дорожит ей. Он молод. Даже слишком молод для того, чтобы просто находится здесь, не говоря уже о том, чтобы «система запугивания Виктора» смогла укорениться в нём до безумного самопожертвования.

Алек подходит и наклоняется вниз, обходясь пока всего лишь одним натренированным взглядом — стальным и угрожающим. В этот момент в нагрудном кармане пиликает телефон, но тот, наконец, полностью сосредоточен на спасении брата, поэтому не обращает на него никакого внимания. Он выставляет перед ошарашенным испугом лицом лаборанта пистолет.

— Как вытащить пулю? — сразу, не церемонясь, спрашивает он главное.

Но парень то ли не находит в себе мужества заговорить, то ли, наоборот, пока его ещё окончательно не растерял, и лишь отчаянно трясёт головой, не осиливая выдавить и слова.

Самое худшее, если он всё же напичкан препаратами Виктора и не может сказать под внушением, но Алек надеется, что это можно будет как-нибудь обойти. Лишь найти маленькую лазейку. Алек, конечно, не человек, как лаборант, но смог побороть во второй раз действие принуждения, когда в игру вступили мощные чувства, а значит, главное подобрать правильную мотивацию.

И что-то сильнее мотивации жизнью он ещё ничего не встречал, поэтому сразу переходит к крайним мерам. Он упирает дуло пистолета в бедро лаборанта, но при этом держит интонацию голоса чертовски непринуждённой, чтобы не показать, как для него важны ответы, создавая иллюзию лёгкой забавы.

— У тебя нет ничего общего с нашей генетикой, — начинает он, нацепляя безжалостную ухмылку, которая выглядит далеко не фальшиво. О, да, Алеку доставляет удовольствие видеть этот напуганный взгляд человека, который прекрасно осознаёт, что с ним никто не будет церемониться, после всего содеянного с их народом. И судя по уровню отчаяния в распахнутых от дичайшего ужаса глазах, он сотворил немало страшных вещей, что заводит и Алека говорить ещё более гадкие вещи. — Но так ведь даже интереснее. Твои болевые пороги не настолько ослаблены, чтобы выдержать яд гибрида. Когда нейротоксин попадёт в кровь, ты начнёшь испытывать адскую агонию, выжигающую твои вены, — молвит с безразличием он, понимая, что все манеры поведения в подобных ситуациях он всё же перенял отца.

Тогда он наблюдал за отцом, уверенный, что не лишится никогда человечности, как он. Теперь сам Алек с бесчеловечностью и холодным расчётом спокойно наблюдает, как яремная вена на шеи лаборанта пульсирует от учащающегося пульса. Парень с трудом сглатывает, его зрачки расширены, на серой коже лица проступает пот, он почти боится дышать, взирая на своего мучителя с такой вопиющей жаждой жить, что новоиспечённому лидеру становится понятно, насколько точное направление он выбрал, потому продолжает.