Все это было очень необычно и интересно. Ловко и плавно, словно пантера, Таня обошла вокруг замершей в прыжке девчонки, посмотрела на ее вертикально висящую в воздухе толстую косу и задравшийся в движении подол. Оглянулась на остальных, только еще поднимавших свои ноги, чтобы броситься следом, и весело засмеялась. А потом вдруг, совсем без перехода, поняла, что так ей будет очень скучно и как-то, сама не поняв как, отпустила время. И все тут же вернулось: шум, звуки улицы, крики нападавших соперниц. Вот это другое дело, так гораздо веселее!

Неуловимым движением Таня отбила руку, тянущуюся к ее волосам, другой рукой сама схватила Оксану за волосы, легко, словно та ничего не весила, развернула ее и легким пинком под зад отправила навстречу бегущим на помощь подругам. Ну, как легким? Легким он показался Тане с ее бронированной кожей и в несколько раз усиленными костями, мышцами, сухожилиями и прочим. Оксане же показалось, что ее сбил грузовик, настолько сильным был удар. Забегая вперед, целую неделю она теперь не сможет садиться на попу, а спать будет только на животе.

Но это будет потом, сейчас же она как пушечное ядро врезалась в свою подругу и уже вдвоем они закувыркались по асфальту, сдирая кожу с коленей, локтей и ладоней. И все это произошло настолько быстро, что оставшиеся две не успели ничего понять, продолжая бежать туда, где уже никого не было. Бег их был стремителен, но недолог. Одновременно они запнулись ногами о какое-то бревно (нет, Саша никогда бы так не назвал Танину точеную ножку и дал бы в глаз любому, кто посмел бы так о ней отозваться), но факт остается фактом, дальше две подруги продолжали свое движение уже в полете. Но даже и полетать спокойно у них не получилось, неожиданно их головы стукнулись друг о друга и закончили они свой полет уже без сознания. Что, наверное, и хорошо, поскольку падать в полном сознании на асфальт было бы, конечно, гораздо больнее.

А Таня остановила свой танец и огляделась. Танец, какой танец? Эх, если бы кто-то смог снять драку на кинопленку и потом прокрутить ее, замедлив в несколько раз, то он восхитился бы, глядя на то, как Таня танцевала, как совершенно и строго рассчитано было каждое ее движение, как она порхала, словно прима по сцене Большого театра. Этот танец одновременно завораживал, восхищал и ужасал так, что кровь стыла в жилах. Нет, хорошо, что никто не мог этого видеть.

Гагарина неторопливо подняла свои гольфы, подхватила туфельки и, закинув портфель за спину, прямо босиком, но от этого не менее грациозно направилась к школе, бросив на ходу, зашевелившемся на земле недавним охотницам:

– Старайтесь, девочки, не попадаться мне на глаза. И тогда все у вас будет хорошо.

***

Таня зашла в туалет на первом этаже и, помыв ноги в раковине, прямо на сырые натянула гольфы, обула туфли, еще раз подумав о том, что гардеробчик и правда неплохо бы поменять, по пустым коридорам школы отправилась на урок, который уже начался. Учительница так удивилась ее опозданию (на ее памяти такое случалось впервые за все годы учебы), что лишь молча кивнула на ее робкое «Можно войти?».

И Таня прошла к своей парте, села прямо, уже привычно выпрямив спину, и расслабилась, всем телом ощущая, как спадает боевая трансформация первого уровня (интересно, какая она второго уровня и сколько вообще этих уровней?), как кожа вновь становится мягкой и нежной, а зрение возвращается к своим привычным ста процентам.

Нет, она нисколько не переживала из-за того, что сделала с этими дурочками. В конце концов, они сами виноваты, да и начали первыми. Танина стабильная психика позволяла ей трезво мыслить в любой ситуации, просчитывая все на несколько шагов вперед. Всегда, кроме того чудесного времени, которое она проводила с Сашей. С ним и только с ним она становилась обычной шестнадцатилетней девчонкой, жаждущей любить и быть любимой.

***

Четверка подружек сидела на траве за трансформаторной будкой недалеко от школы. Они плакали. Ну, как плакали? Они старались не плакать, но слезы сами текли из глаз. Им было очень больно и очень-очень обидно. По рукам и ногам текла кровь из-под содранной от встречи с асфальтом кожи, которую они пытались остановить, прикладывая к ранам смоченные слюной листья подорожника. А еще у двоих симметрично набухали огромные шишки на лбу, наливаясь багровым с синим отливом цветом.

– Да кто она вообще, блять такая? – не выдержала Оксана.

– Ага, – согласно всхлипнула ее подружка по имени Света, – то была страшилищем, не пришей кобыле хвост. А то вдруг в один день расцвела, так что все парни слюни по ней пускают…

– Да еще и дерется, сука, как каратистка гребаная, – вздохнула третья. – Вот что я теперь предкам скажу?

– А может, сдадим ее, а, девки, в милицию? – подала голос еще одна жертва нападения на Таню. – Ее, может, посадят, а?

– Молчи, дура, – зло рыкнула на нее Оксана, – если жить хочешь.