Еще один, помимо системы образования и мира политики, крупный потребитель социогуманитарного знания в современной России – это мир бизнеса, хотя, конечно, такие «миры» разделимы лишь в абстракции – из-за их взаимовлияния, меру которого трудно переоценить, а также ввиду того, что многие известные в нашей стране личности являются одновременно и бизнесменами, и политиками. Отметим в данной связи, что «в норме», т.е. в той модели взаимодействия науки и бизнеса, которая характерна для развитых стран, в наиболее тесных контактах с ним состоит не социогуманитарная, а естественная и, главным образом, техническая наука. В поле этого взаимодействия действуют две основные силы – «выталкивание» нового научного знания на рынок (push) и «подтягивание» его создания спросом (pull), а главным связующим звеном между его участниками служит наукоемкое производство. Оно стимулирует развитие прикладной науки, та, в свою очередь,фундаментальной, и именно эта связка обеспечивает как высокую востребованность науки, так и прирост 65–80% национального богатства развитых странах за счет НТП.

Именно на данную схему ориентированы как на идеал государственные программы развития российской науки, которые страдают тем же недостатком, что и программа строительства коммунизма – «сдвигом идеала на реальность». В современной России новое естественнонаучное и техническое знание не востребовано, а состояние производственной базы таково, что мечты о его коммерциализации выглядят как «технологическая утопия», как миф о светлом технологическом будущем России, пришедший на смену мифу о коммунизме. Привычной иллюстрацией этой утопии служит идея «национального российского автомобиля», который мы уже не один десяток лет безуспешно создаем под брань разгневанных потребителей того, что в результате получается. И здесь возникает парадоксальная на фоне мировых стандартов и симптоматичная для современной России ситуация, весьма далекая от той, которая стояла бы за часто и с горечью произносимой нашими учеными фразой: «Наука в современной России никому не нужна и не востребована». В действительности современный российский бизнес предъявляет науке вполне отчетливый и хорошо обеспеченный финансами социальный заказ, но вопреки практике других стран этот заказ обращен не столько к естественной и к технической, сколько к социогуманитарной науке.

Понять эту парадоксальную, хотя и закономерную ситуацию не составляет труда. Как известно, наиболее доходными видами бизнеса у нас являются не производство (исключение – производство лекарственных препаратов, не требующих больших вложений капитала и при этом продаваемых по непомерно завышенным ценам), а первичная переработка сырья, торговля и финансовые операции. Соответственно, от науки требуется не стимуляция наукоемкого производства и его снабжение новыми технологиями, а, прежде всего, создание оптимальных, т.е. наиболее выгодных для продавца, условий его взаимодействия с покупателем, оптимизация внутренних механизмов деятельности коммерческих структур, а также – и это уже идеологический заказ – оправдание подобного характера современного российского бизнеса и преподнесение его нашему обществу в качестве «неизбежного и единственно возможного» 10 . Нет нужды доказывать, что все три задачи относятся к ведомству социогуманитарной науки. А тремя основными точками ее взаимодействия с современным российским бизнесом служат, во-первых, маркетинговые исследования – изучение спроса, обследование различных групп потребителей, подведение научной базы под рекламу, торговлю и прочие виды коммерческих услуг; во-вторых, оптимизация кадровой политики и деятельности коммерческих фирм посредством профотбора, организационного консультирования, различных видов тренинга и т.п.; в-третьих, хотя и в меньшей степени, изучение (а иногда и оправдание) общего характера современного российского бизнеса как нового для нас явления.

Существенные различия можно проследить не только в относительной востребованности социогумантарных и естественных наук в современной России, но и в тех способах, которыми они проявляют себя на практике, в распределении основных точек взаимодействия с ней и, соответственно, в выдвижении на первый план тех или иных прикладных функций науки. Главную прикладную функцию естественной науки можно назвать «технологической». Она состоит в построении знания, на основе которого создаются новые технологии, быстро внедряемые в производство, позволяющие выпускать новые товары и постоянно обновлять наш быт. Социогуманитарная наука тоже выполняет «технологическую» функцию, что выражается в создании ее представителями политических и других социальных технологий, а также прочих видов применимых на практике стандартных процедур. (Всевозможные ноу-хау, широко практикуемые социогуманитариями, тоже можно отнести к технологиям, но индивидуализированным, построенным на основе не объективированного, а «личностного» знания.) И все же основная функция, выполняемая социогуманитариями в нашем, да и вообще в современном обществе, не «технологическая», а «экспертная».

Хотя экспертная функция социоуманитарной науки наиболее зримо проявляется в тех ситуациях, когда решаются или обсуждаются важные общегосударственные вопросы, например, переносить сибирские реки в Среднюю Азию или не переносить 11 , она не менее важна и в тех «малых делах», из которых складывается жизнь современного общества. Экономисты, политологи, психологи, социологи и др. не только и не столько дают советы по поводу государственного устройства, сколько активно участвуют в качестве экспертов во всевозможных «малых делах». Незаметность этих «малых дел» несколько камуфлирует востребованность социоуманитарной науки в ее экспертной функции, которая в действительности служит одним из главных, если не самым главным, способом потребления услуг социогуманитариев в современном мире. В романе А. Кестлера «Девушки по вызову» (под которыми имеются в виду ученые – участники научных конференций) один из высоколобых формулирует соответствующее кредо таким образом: «Если шишкам нужен наш совет, пусть пользуются… Все остальное – вздор» (Кестлер, 2003, с. 135). Аналогичная мысль высказывается и в научных текстах: «Естественной функцией ученых обществоведов является научное консультирование тех, кто облечен правом так или иначе экспериментировать над обществом» (Заславская, 2002, с. 556). Весьма лестной для представителей нашей социогуманитартной науки является и такая ее характеристика: «Социальная наука относится к сферам социальной жизни относительно некоррупционного типа (то есть коэффициент коррупционности в них ниже, чем в других)» (Рапопорт, 2005, с. 173), хотя как можно по этому параметру сопоставлять науку, скажем, с пожарной инспекцией или ГАИ, не вполне понятно.

На рынке экспертных услуг существует острая конкуренция. И здесь тоже сказались веяния времени. Если раньше конкуренция в нашей социогуманитарной науке велась в основном между научными школами, которые Т. Кун назвал «боевыми единицами» допарадигмальной науки (Кун, 1975), и парадигмами, а ее предметом и, соответственно, яблоком раздора служил «единственно правильный» способ развития соответствующей науки (в домодернистской науке считалось, что таковой всегда имеется), то теперь в ней в основном узаконен парадигмальный плюрализм, а конкуренция ведется главным образом за расширение ареалов экспертной деятельности (и соответствующие источники финансирования). Но это, если воспользоваться дарвиновской терминологией, «борьба видов» (в данном случае видов науки), в то время как конкуренция на рынке экспертных услуг чаще напоминает «войну всех против всех», не исключающую, впрочем, создания коалиций, заключения союзов и конвенций. А наиболее типовые стратегии ведения боевых действий в «войне экспертов»: «он – не эксперт (ибо он – тупой, ангажированный, недостаточно образованный и т.п.), а я – эксперт (ибо обладаю прямо противоположными качествами), либо «он, конечно, эксперт, но я как эксперт лучше».

«Войны экспертов» стали неизбежным следствием и характерного для современного общества «культа экспертов», расчлененности экспертного сообщества на «клики экспертов», постоянной борьбы претендующих на этот статус за потенциальных клиентов, наиболее высокие места в экспертной иерархии. Подобно тому как, например, за политиками и политическими кланами всегда стоят их эксперты, за теми или иными «компетентными», т.е. выработанными с участием экспертов вариантами решения социально-экономических и политических проблем всегда угадывается противостояние экспертных группировок. Противостояние политиков и выдвигаемых ими идей – это всегда надводная часть носящей менее зримые формы «войны экспертов».

Активная коммерциализация нашей социогуманитарной науки совпадает с либерализацией ее когнитивного контекста, что заставляет вспомнить тесную связь идейно-политической либерализации и распространения рыночных отношений в истории цивилизации. Постмодернистская методология уверенными шагами распространяется по всем без исключения социогуманитарным дисциплинам, принося с собой легализацию плюрализма парадигм и концепций, освобождение от каких-либо строгих правил и традиций и т.п. (см.: Юревич, 2001; и др.) Здесь, конечно, можно усмотреть простое совпадение параллельно разворачивающихся процессов: с одной стороны, распространение постмодернизма в современной, постнеклассической, в терминах В.С. Степина (Степин, 2000), науке, с другой – распространение рыночных отношений в нашем обществе, в сеть которых вплелась и наука. Но можно разглядеть и взаимосвязь соответствующих процессов: с одной стороны, создание лучших условий для коммерциализации научного знания в условиях постмодернистской методологии, с другой – облегчение распространения этой методологии, снимающей многие методологические запреты, на фоне снятия социальных запретов в окружающем науку обществе.