«Я сегодня хочу выступить перед вами на тему, которая касается судьбы каждого мужчины и каждой женщины в этом зале. Нет сомнения в том, что Всемогущий Бог, поместив ангела на Кинг-Уильям-стрит, мог бы обратить вас к спиритизму [9] . Но закон Всемогущего Бога состоит в том, что мы должны пользоваться собственным умом и сами находить свое спасение; и это для нас совсем не просто».

Это он сказал в начале своего выступления в Аделаиде, Южная Австралия, в сентябре 1920 года. Теперь, когда он читал лекции, он надевал очки, которые были привязаны тонким шнурком. Послушайте, как его описывают во время выступления в до отказа заполненной аудитории в Таун-Холл.

«У сэра Артура была куча бумажек, но, перевернув несколько страниц, он начал говорить бегло и не заглядывая в записи. То и дело он поднимал палец, чтобы что-то страстно подчеркнуть, или вращал в руке свои большие очки, когда говорил свободно и описательно, время от времени протягивал вперед обе руки. Но большей частью это было простое выступление, доходчивое и яркое».

Его группа включала в себя шесть человек, не считая его самого: Джин, трое детей, майор Вуд и неутомимая служанка Джейкмэн в ее консервативной шляпке и с консервативными английскими манерами, которая была с Джин с первых дней их жизни в «Уиндлшеме». Когда он выступал с лекциями, как он писал в «Скитании спирита», он забывал об аудитории, забывал обо всем, за исключением своей миссии.

Итак, в 1920 году он совершил поездку по Австралии. В 1922-м и 1923 годах он проехал по Соединенным Штатам. Везде было одно и то же. Иногда, к его удивлению, в залах собирались огромные толпы людей, порой они даже блокировали близлежащие улицы, так что порой он сам даже не мог пройти в зал, пока не объяснял, кто он такой.

Было ли дело в его послании? Или то всего лишь простое любопытство? Играла ли роль притягательность самой личности, настолько сконцентрированной на своем предмете, что немногие, с кем он общался, могли избежать его влияния? Об этом судить вам, читателям. Невозможно сомневаться в том, что происходило нечто необычное — будь то в его послании или личности, — когда мы по сообщениям печати, интервью, письмам похвалы или брани наблюдаем за его поездками из страны в страну.

Брани? Она была бесконечной и порой истерической. Вот письмо, адресованное «Архидьяволу спиритической церкви». Это было такого рода обвинение, которое отчасти позабавило его, а отчасти рассердило. Из письма, написанного в Австралии, мы узнаем, как он на это ответил:

«Я хотел бы сказать несколько слов в ответ на замечания его преподобия Дж. Блэкета по вопросу спиритизма. Во все времена те, кто не соглашался по религиозным вопросам, стремились представить своих оппонентов связанными с нечистой силой.

Главным примером, конечно, является сам Христос, на которого такое обвинение навесили фарисеи и который ответил, что они познают это своими плодами. Я не могу понять менталитета тех, кто приписывает нечистой силе желание доказать существование жизни после смерти и тем самым опровергнуть материалиста.

Если это дело рук дьявола, то это, безусловно, исправленный персонаж».

9 апреля 1922 года они опять подплывали к Нью-Йорку на борту «Балтики». Это была эра процветания. Когда он видел, как все больше становились дома на берегу Джерси, мысли Конан Дойла текли следующим образом:

«Я также видел опасности, которые там лежали, и насколько они были грозными. У них, этих американцев, обостренное чувство юмора, и ни один предмет не может легче вызвать их юмор, нежели этот. Они чрезвычайно практичны, это можно заметить даже взглядом. Они погружены в мирские устремления, что проходят через всю их жизнь. Они находятся под влиянием прессы, и, если пресса займет дерзкую позицию, у меня нет способов воздействия на нее».

На таком фоне процветания, барабанных звуков и карманных фляжек, которые молодой человек из Принстона окрестил веком джаза, можно также сказать, во что верил Конан Дойл.

Об этом можно сказать и потому, что многие никогда этого не слышали. Вместо того они слышали, как кто-нибудь говорил о том, во что он верит. На протяжении многих лет его взгляды претерпели некоторые изменения, но его религиозная философия в своей окончательной форме может быть суммирована следующим образом: в центре всей веры был Новый Завет, в котором отражалось вдохновение Христа и его учения.

«Куда бы я ни поехал, — заметил как-то Конан Дойл, — везде находятся два больших типа критиков. Один — это материалистически мыслящий джентльмен, который отстаивает свое право на вечное небытие. Второй — это джентльмен с настолько глубоким уважением к Библии, что он никогда в нее не заглядывал».

В его философии не было такого понятия, как смерть. Когда человек умирал в общепринятом смысле, выживало не его материальное тело. И не его материальное тело лежало в могиле в ожидании воскрешения для наказания или вознаграждения в Судный день. То, что выживало после смерти, было эфирным телом, то есть душой, облаченной в телесное подобие лучшего периода земной жизни. Эфирное тело — иногда сразу, иногда после короткого сна — переходило в иной мир или, говоря более точно, в иной ряд миров.