Шрифт:
Величайшее уважение всей России окружало Филарета. Иностранцы, приезжавшие в Москву, старались увидеть его, как удивительное явление. Высоко ценился голос Филарета в вопросах государственных, и почитавший его государь Александр Николаевич часто совещался с ним о важнейших вопросах управления. Так, Филаретом составлен Манифест на освобождение крестьян.
То обаятельное впечатление, какое оказывал митрополит Филарет на современников, нашло себе прекрасное выражение в известном стихотворении Пушкина «Стансы».
В часы забав иль праздной скуки,Бывало, лире я моейВверял изнеженные звукиБезумства, лени и страстей.Но и тогда струны лукавойНевольно звон я прерывал,Когда твой голос величавыйМеня внезапно поражал.Я лил потоки слез нежданных,И ранам совести моейТвоих речей благоуханныхОтраден чистый был елей.И ныне с высоты духовнойМне руку простираешь тыИ силой кроткой и любовнойСмиряешь буйные мечты.Твоим огнем душа согрета,Отвергла мрак земных сует,И внемлет арфе ФиларетаВ священном ужасе поет.Эти вдохновенные строфы вот по какому поводу вылились у Пушкина.
Когда Пушкин написал полное глубокого отчаяния стихотворение:
Дар напрасный, дар случайный,Жизнь, зачем ты мне дана?Иль зачем судьбою тайнойТы на казнь осуждена?Кто меня враждебной властьюИз ничтожества воззвал,Душу мне наполнил страстью,Ум сомненьем взволновал?..Цели нет передо мною,Сердце пусто, празден ум,И томит меня тоскоюОднозвучный жизни шум.Митрополит Филарет ответил ему следующими строками:
Не напрасно, не случайноЖизнь от Бога мне дана;Не без воли Бога тайнойИ на казнь осуждена.Сам я своенравной властьюЗло из темных бездн воззвал,Сам наполнил душу страстью,Ум сомненьем взволновал.Вспомнись мне, забвенный мною!Просияй сквозь сумрак дум —И созиждется ТобоюСердце чисто, светел ум!Прочтя этот ответ, Пушкин и написал свое знаменитое «В часы забав»…
Какая-то невыразимая духовная сила, стройность были в митрополите Филарете. Он ни на минуту, ни разу в жизни не спускался с высоты своего положения. Всюду и всегда был он все тем же: величавый православный архиерей. Казалось, все, что есть мелкого, неценного в человеке, в нем было упразднено, и совершенно верно выразилось о нем одно хорошо знавшее его лицо: «Он был как бы прирожденный – архиерей».
Внешность Филарета была замечательна.
Очень маленького роста, весь иссохший, он казался на вид слабеньким ребенком; но в этой маленькой фигуре было какое-то величие, поражавшее и державшее всех в некотором страхе. На лице, изможденном подвижничеством, с глубокой печатью постоянной упорной работы мысли, блистали чрезвычайной силой проницательные живые глаза, взгляд которых трудно было вынести.
Когда он служил, было что-то необыкновенное в тихой сосредоточенности его поступи, в звуках его негромких возгласов.
Он был истинный монах, строгий аскет в жизни и своих вкусах.
Сколько он спал, как рано вставал, – о том никто не знал. Уходя спать и вставая – келейник всегда заставал его за работой.
Прием посетителей, епархиальные дела, обширная переписка, частые служения, подготовление проповедей, отдых, состоявший в чтении газет и журналов, за которыми митрополит следил как за отголоском жизни, – все это занимало непрерывно весь день до глубокой ночи.
Имея особое чувство благоговения к при. Сергию, он любил уединяться в его лавру, где он был, по сану митрополита Московского, настоятелем. В окрестностях ее он устроил Гефсиманский скит, где и находил время от времени успокоение душе, жаждавшей сосредоточенного уединения с Богом, но обреченной на разнообразие и волнения обширнейшей кипучей деятельности и постоянные сношения с людьми. Здесь он мечтал и быть схороненным.
Московский народ окружал митрополита величайшею любовью. Толпы народа ждали всякое его служение благословения его, и он неспешно, вглядываясь во многих своим проницательным взором, осенял каждого крестным знамением.
Многие имели особую веру в силу этого благословения и молитв и видели над собою необыкновенные подтверждения этой веры.
Бесконечно милосерден он был к бедным, окружал самой теплой заботой своих родителей, и особенно мать, умершую в самых преклонных годах. Он поселил ее неподалеку от своего Троицкого подворья, покоил ее и почитал, и имел счастье наслаждаться в своих сложных занятиях ее бесхитростной привязанностью почти всю свою жизнь.