На листе было написано: «Приглашение для Освальда и его армии».

Звуки долетали до него, как сквозь толстое одеяло, – треск факелов, которые теперь заливали поляну ярким злым светом, чьи-то всхлипы и бормотание вдалеке. Генри лежал, не замечая тяжести навалившихся на него людей, и приподнял голову, только когда услышал тяжелые, слишком хорошо знакомые шаги.

Освальд был одет так же, как утром в деревне. Капюшон чуть колыхался от ночного ветра, железная маска отражала огни факелов. Он подошел к столу, уставленному чашками и тарелками, и вдруг одним движением снес их на землю, ударил носком сапога чашку, она отлетела и разбилась о ствол дерева. Никто из его людей даже не вздрогнул. Их становилось все больше, они заполнили весь сад и теперь бродили, не зная, чем себя занять.

– Всем стоять, – приказал Освальд.

Воины замерли – каждый в той позе, в какой был. Дышать вдруг стало легче, и Генри понял: встали и те, кто прижимал его к земле.

– Кроме тех, кто держит пленников, – торопливо исправил себя Освальд, и те сели обратно.

Генри за две секунды свободы даже не пошевелился, он был слишком поглощен мыслью: кто-то пустил Освальда в сад, кто-то из тех, с кем он пришел сюда, с кем убежал из деревни, устроил представление, победил пилильщика. Один из них – предатель.

Обитые железными пластинами сапоги, вдавливая в землю раскрошенные куски печенья, направились к нему. Освальд негромко приказал что-то, и Генри вздернули на колени. Пятеро воинов надавили ему на плечи и на ноги, чтобы не смог встать, хотя он даже не пытался.

Теперь лицо Освальда было прямо напротив него: капюшон, маска и черная прорезь для глаз. Какое-то время Освальд стоял на одном колене, разглядывая Генри, потом вытащил у него оба ножа – безошибочными движениями, словно точно знал, где они, – и бросил в темноту. Застыл ненадолго, будто ждал возражений, – Генри и сам не знал, почему так ясно понимает выражение этого неподвижного, железного лица, – а потом выгреб у Генри из карманов все, что там было: три монеты, карту, шкатулку секретов и черно-белую фигурку.

Деньги Освальд положил обратно в карман, фигурку и карту повертел в руках, фыркнул и отбросил, а вот на шкатулку смотрел долго.

– Ее я, пожалуй, возьму, – задумчиво сказал он и убрал шкатулку в холщовую сумку, висевшую у него под плащом.

Генри поразил его спокойный голос: почему-то он уверен был, что Освальд будет насмехаться над тем, как глупо он попался.

– Знаю, о чем ты думаешь, – все тем же мягким, полным терпения голосом сказал Освальд, в упор глядя на него. – Насмехаться можно над сильным врагом, которого поверг. А над вами неинтересно. Несколько неудачников решили, что будут спасителями королевства. Это не смешно, это просто глупо. Ты наивно поверил, что они твои друзья. Но один из них – или одна, не будем недооценивать женщин, – подставил тебя. Я умею давать людям то, что им нужно, в обмен на небольшие услуги. И кстати, об услугах – мне нужна от тебя одна.

Он выпрямился – железные пластины, идеально подогнанные друг к другу, даже не скрипнули, – и запустил руку в свою сумку.

Когда он вытащил ящик из темного дерева и открыл его, сердце у Генри противно заныло. Внутри лежали семь камней, углубление для восьмого пустовало.

– Я ведь сказал, что следил за тобой в тот день. Был даже разочарован, когда ты бросил такую вещь на дороге, – сказал Освальд, и голос его снова прозвучал так, будто он и вправду хотел научить Генри себя вести. – Такая драгоценность досталась мне слишком просто.

– Я все думал, зачем ты пришел на ярмарку. Почему не нашел меня, когда я был один, – глухо уронил Генри, и Освальд сразу повернулся к нему, внимательно прислушиваясь. – Ты хотел натравить на меня людей. Напугать. Проверить, правда ли твари придут защитить меня.

Освальд медленно кивнул, и по одному этому движению Генри понял: Освальд доволен тем, что до него дошло.

– Так и было. Но силу первого камня ты бездарно потратил: уничтожил своих защитников, чтобы они не тронули милых, славных людей. К счастью, права на управление камнями ты можешь передавать, это проверено на прошлом разрушителе. И я хочу, чтобы ты сломал еще один камень и передал мне права на его содержимое. Это очень просто. Надо сказать тварям: «Служите Освальду» – и все.

Он произнес это так буднично, будто думал, что Генри скажет: «Да, конечно, почему бы нет». Генри криво усмехнулся. Он все пытался разозлиться, ярость – это хорошо, она помогает бороться и искать выход, – но безнадежная усталость забивала голову, как туман.

– Ты, конечно, скажешь, что не будешь этого делать, – спокойно продолжал Освальд, доставая один камень. Ящик он захлопнул и убрал в сумку. – Так что перейду сразу к убеждению. Посадите их, но держите крепко. – Он кивнул тем, кто держал пленных, и те сделали, как велено.

Генри скользнул взглядом по грязным, покрытым землей лицам. Агата мычала и пыталась освободиться, Хью трясся, Сван втянул голову в плечи, Джетт смотрел на Освальда с тем же застывшим ужасом, что и в башне.

– Ну-ну, что вы такие перекошенные, – довольно сказал Освальд. – Такая хорошая компания: немая замарашка, нищий калека и два деревенских дурачка. На что такие, как вы, рассчитывали, ввязавшись в этот поход? Придется немного потерпеть. Сколько именно – зависит от вашего друга. – И он вытащил из сумки еще один ящик: небольшой, белый и с округлой крышкой. – Знаешь, ваши предки говорили, что боль – раскаленный огненный шар. Они не ради красивых слов так говорили. – Он погладил большим пальцем крышку ящика. – Это существо водится здесь с тех времен, когда королевство было совсем юным, а люди только пришли в наши земли. Когда кто-то чувствует боль, существо собирает и поглощает ее, а потом и само начинает причинять боль, то есть производить себе пищу. Оно обожало забираться в дома людей по ночам, но те, к сожалению, были еще с дарами, то есть умны и изобретательны, и быстро переловили большую часть этих шаров. Темным волшебникам удалось сохранить всего несколько, и один шар они любезно подарили мне.