Короче…

Как бы мягко и тактично мы ни подползали к сути вопроса, суть одна.

– Как ты мог? Как ты мог отдать на поругание этим вандалам святые стены театра? – причитала Элеонора, теребя во вспотевшей ладошке пыльное боа, от чего хотелось просто расчихаться на всё и на всех. – Как ты мог? Как ты мог продать эту роль этой безликой курице с улицы? Она три слова подряд не в состоянии запомнить. Не то чтобы удержать зал в оцепенении час целый.

Вот тут Элеонора была не права.

Если Белла и страдала плохой памятью, то этот казус природы был полностью замещен самой же природой на красивую фигурку. Что, согласитесь, более чем равноценный обмен, тем более на сцене.

– Она… Она… – Элеонора начинала захлебываться от обиды, жалости к себе и от беспомощности Вельмонта. – Она дура!

И это тоже было правдой, но никак уже не могло отразиться на решении главрежа и директора театра иметь ее в главной роли. В одноимённой поэтической театральной конструкции под названием «Кармен». Так желал тот, кто платил за это зрелище.

Не буду ханжой, если напомню святое.

Кто кормит девушку, тот ее и танцует.

Вульгарно.

Согласна.

Но из песни, как говорится, слов не выкинешь…

А в этой песне, как на подбор, праздник фольклора души и ее страсти.

Но не будем настолько сгущать краски.

Если присмотреться, то не всё так грустно и печально. И если быть откровенно честными, то этому городку давно не хватало чего-то такого эдакого. Смысл постоянно ставить Достоевского, если в кого ни плюнь, так в Достоевского попадешь. А какой смысл смотреть на себя из зрительного зала, если есть зеркало.

Народец в городке проживал самобытный. Сплошные крайности.

Библиотекарши, перечитавшие все романы и в мечтах своих продолжавшие ждать своих рыцарей на белых конях, забывая по утрам свои вставные челюсти в стаканах с водой.

К их же числу можно, думаю, причислить учителей всех сортов и видов. Доморощенных политиков кухонного разлива. Это когда алкоголь, развязывая языки, облегчает голову, выдавая на-гора такие умозаключения, что позавидовала бы столичная политическая элита. Вот только одно жаль: она этого не слышала да и не услышит, так как далеко очень.

Назойливая молодежь, и странным образом назойливая в Интернете. Так как живет там. И никому не нужные старики.

Словом, всё как везде, только провинциальнее. А значит, тише, скучнее, обыденнее.

Болото, скажете вы. И не ошибетесь.

Болото.

И тут такой подарок жизни. Такие страсти на склоне лет. Я о возрасте театра. А вы о чём подумали? Хотя, если быть честными до конца, климактерически дышащая прима в роли невинной Джульетты кого угодно может довести до инсульта, не дотянув до антракта.

Я лишь отчасти груба и бестактна. Конечно, Элеонора была вершиной этого айсберга под названием «театр». Она всегда была до умопомрачения величественной особой, трогательной, ранимой и непревзойдённой никем и ни при каких обстоятельствах. Вот и сейчас она держала удар, как стойкий оловянный солдатик, тая в пламени собственных амбиций от чужих капризов.

Как такое может быть?

Премьера – и не она главная героиня?

А как же талант?

Опыт?

Имя, наконец!

Но…

Как в такой ситуации ни рыпайся, а финал один.

Без театра Элеонора не видела своей жизни и не понимала ее, не ощущала ее и не осознавала себя как женщину, как личность. Погоревав и поплакав, она всё же согласилась на роль няньки Кармен.

Вот отсюда, с этого самого места, всему, что бы я ни писала, просто верьте на слово. Так как глубже копать в суть сценария не хочу, да и вам не советую.

А чего вы ждали?

Если вы разбудили зимой спящего медведя, то молить его о пощаде – глупость великая.

Так и творчество, что постоянно находилось в поиске нового и вдруг нашло.

Посторонитесь, мелкочленные!!!

Гений творит!!!!

– Детка, ты, как всегда, была на высоте, – Вельмонт смог позволить себе это трогательное «детка» только после того, как увидел всепрощающую улыбку маленькой девочки на губах престарелой няньки Кармен при открытии волшебной коробочки ярко-красного цвета.

И пока эта девочка молчала, широко открыв глаза, а заодно и ротик, он продолжал: