– Да, один раз видела их действие.

Помогая надеть портупею, Домчеев на долю секунды переходит в матрицу.

– Все, они синхронизированы с твоими контактными линзами. Применяют их так – если чувствуешь угрозу жизни или просто хулиганит кто поблизости, срываешь чеку и бросаешь себе под ноги. Осы выходят на свободу и окружают тебя кольцом, заряда в них на полтора часа полета и пятнадцать выстрелов. Наводить на противника движением глаз – зафиксируй прицел и стреляй, они все сделают сами. Никто другой наводить ос на цель не сможет, гарантия от попытки перехвата управления. Ну, все, разбор полетов закончен.

Главный люк отходит в сторону, открывая доступ в гибкий туннель.

– Ни пуха ни пера.

– К черту.

– Лобо, будет какая буржуинская сволочь приставать – глазки выколи.

– Есть глазки выколоть, товарищ каплей.

Ольга выходит в туннель, Лобо следует за ней, передвигаясь абсолютно бесшумно в своих мягких сапогах. Показав пропуск еще одному морпеху у шлюза, они выходят в город.

От портового района в центральные кварталы Фрипорта ведут несколько движущихся магистралей, и сейчас Воронова едет по одной из них, наблюдая обстановку быстрым внимательным взглядом. Они на нулевом уровне – в потолке туннеля через равные промежутки прорублены широкие окна, в которых виднеется абсолютно черное пустое небо: днем на Луне звезд не видно. Вокруг немногочисленные местные и приезжие в комбинезонах космонавтов и техников, а также роботы различных типов, в основном монтажные машины. По мере приближения к жилым кварталам пассажиропоток нарастает.

– Сейчас направо, мы у входа на бульвар Келли Трамп, – голос Лобо перекрывает шум у ворот.

Эскалатор спускает их глубоко в недра Луны, и вот они у городских ворот, которые открываются, как только Ольга подносит кредитку к приемному окну.

Фрипорт – старый город и это сразу бросается в глаза, в новых лунных поселениях так давно не строят. Бульвар представляет собой крытый котлован глубиной девяносто метров и шириной в сто, уходящий вдаль на десяток километров, дальнего конца не видно за низким горизонтом. В центре на самом нижнем, нулевом уровне широкая улица, по которой движутся разномастные электромобили, над улицей в четыре уровня проложены прозрачные перекрытия, по которым тоже идут люди и едут машины, тридцатиэтажные здания возвышаются по бокам. Света от далеких потолочных окон не хватает, и на нижних уровнях царит вечный полумрак, который безуспешно пытаются разогнать немногочисленные фонари. Непрекращающийся шум: гул вентиляторов, приглушенный грохот отбойных молотков откуда-то из-под земли, свистки пневматики, громкая музыка, призывы реклам, обрывки фраз на всех языках Земли. И запах, этот странный запах, присущий всем лунным городам – горячее железо и горелая изоляция, к которой примешивается аромат жратвы из дешевых забегаловок, плотно теснящихся на первых трех уровнях.

Ольга некоторое время стоит неподвижно, словно не решаясь шагнуть вперед – она впервые в жизни видит такое большое количество людей в реальности, а не в матрице. Но секундное замешательство проходит как забытый сон, она говорит сама себе «Удачи, миссис Горски» и решительно устремляется к ближайшему пандусу – вход в нужную лавку на третьем уровне.

Идти приходиться не торопясь, если она не хочет взлетать почти на метр при каждом сильном шаге – матрос еще только привыкает к передвижению на маленьких роликах, и ей далеко до изящества местных жителей, скользящих вокруг на большой скорости. Походка явственно выдает в ней чужака, но она и не ставит задачи слиться с местным контингентом. Люди повсюду – по бокам, скользят по стеклянным настилам над ее головой и под ногами, люди всех цветов кожи, говорящие на всех языках Земли и космоса. Многие горожане бросают на нее долгие оценивающие взгляды, некоторые, и мужчины, и женщины, плотоядно улыбаются, ее окликают, зовут куда-то, пару раз оскорбили сквозь зубы, но предпринять что-то большее не решился никто – слишком явственен страх перед молчаливой фигурой позади Вороновой. Ольга понимает, что Домчеев не шутил, когда рекомендовал Лобо выколоть глаза любому нарушителю, одно его присутствие создает вокруг нее вакуум посреди городской толчеи, и это ей нравится.

И все же один раз Лобо приходится вмешаться, когда Ольге уж слишком настойчиво начинают предлагать сняться в порнофильме. Вкрадчивый голос сводника, расписывающий прелести ее возможной карьеры – а она, несомненно, станет звездой при столь прекрасной юной красоте, внезапно превращается в жалобное повизгивание, когда ладонь морпеха ложится ему на плечо. Сопровождавший сутенера охранник дергается было, но, заметив яркое пятно целеуказателя у себя на промежности, принимает благоразумное решение застыть как столб.

– Джентльмены, девушку не интересует ваше предложение. Всего хорошего.

Лобо отпускает сводника и тот моментально растворяется в толпе.

– Как придем, накатаю на него Тузам – совсем охамели, уже и печатей не видят, – спокойно произносит морпех, затем предлагает двигаться дальше, предварительно осведомившись, не хочет ли девушка перекусить.

Они прошли площадь Эроса, которую заполняют выходящие на смену проститутки, затем минуют монумент Биффа Таннена, после чего показалась искомая чайхана. Все верно – позади, на дальней стороне бульвара, Крученая Сиска, в воздухе стойкий аромат гашиша, а прямо перед ней простая маленькая стальная дверь, без малейшего намека на вывеску или номер.

Ольга подходит к двери, оглядывается кругом, а затем отбивает морзянкой буквы М-Т. Еще секунд тридцать ничего не происходит, она чувствует, что ее пристально рассматривают, а затем дверь открывается, приглашая Воронову на узкую, необычайно крутую лестницу. Взобравшись по ней, они оказываются в просторном полутемном помещении, за окнами которого переливаются огни реклам. Что-то среднее между студией художника и автомастерской, запах горячего металла и припоя здесь еще сильнее, чем на улице.

– Здравствуйте, товарищ Ольга, привет, Лобо, рад вас видеть! Добро пожаловать в берлогу Рабиновича.

Им навстречу выходит пожилой человек в белой рубашке, бухгалтерских нарукавниках и зеленой кепочке козырьке. Рабинович пожимает руки гостям, а затем приглашает к рабочему столу, над которым горит старомодная лампа накаливания в проволочном стакане. Не говоря лишних слов, Ольга кладет на свет пакеты, затем усаживается на вращающемся стуле, подперев голову руками и рассматривая неизвестные инструменты, во множестве разбросанные на темной металлической плите стола, местами обожженной и потравленной кислотами. Рабинович вскрывает пакеты резаком, вручную пересчитывает красно-черные банкноты с профилем Сталина, затем смахивает деньги в один из выдвижных ящиков бесконечного стола, и ставит на их место несколько запаянных пронумерованных колб особо прочного непрозрачного стекла.