Последним был Гликин. Устремив глаза в потолок и барабаня пальцами по губам, сложенным трубочкой, он не сразу отозвался на вопрос ректора.

– А не спешим ли мы?
– усомнился он.
– Коли уж заговорили языком диалектики, отчего бы и не поразмыслить. При такой-то суете можно споткнуться на самом очевидном и расквасить себе нос. Все взяли на себя роль прокуроров. А кто же защитник?

И он всем телом повернулся к Асе, испытующе глядя в ее лицо. Ася встрепенулась. В словах Гликина вдруг вспыхнуло яркое пятнышко света, в котором замаячило нечто такое, что ускользало от всех, здесь сидящих. Даже от Вадима Сергеевича. Ася словно вдохнула солидную порцию нашатырного спирта. И все в ней разом возмутилось против самой возможности сложить оружие. Здесь, в этой комнате, решалась не просто ее судьба ученого, но и правомерность решения проблемы. Ей предстояло одним ударом разрубить гордиев узел, ибо времени на раздумье не осталось.

Но как? Как?

– Насколько я понял, - резюмировал Вадим Сергеевич, профессор Гликин воздерживается. Странная позиция, на мой взгляд. Ну что ж, прошу выслушать проект решения.

И тогда, опережая проректора, поднялась Ася.

– Вадим Сергеевич, - она предостерегающе подняла руку, разрешите прежде небольшую справку.

– Она, что, имеет какое-то значение?
– нахмурился ректор.

– Безусловно!

– Даже так? Любопытно... Говорите, Ася Давыдовна.

– Видите ли, - Ася поежилась, увидев, с какой надеждой смотрит на нее старик Персидский, - видите ли... я... все мои друзья знали, как совет отреагирует на наш эксперимент. Нет, нет, я не собираюсь оправдываться!
– предупредила она нетерпеливый жест Вадима Сергеевича.
– Просто, прежде чем пойти на совет, я распорядилась обесточить все жизнеобеспечивающие установки, - Ася сделала многозначительную паузу, краешком глаза уловила, как понимающе заблестели глаза Аркаши.
– С вашего позволения, эксперимент с созданием гомункулуса закончен летально. Уродливого существа, скроенного по методу уэллсовского Моро, как изволил сравнить наш уважаемый Вадим Сергеевич, не существует.

Ах, опять эта многозначительная томительная тишина! А как вытянулось лицо Персидского, как медленно выпрямилась Кетова, как застыл Гликин с губами, сложенными трубочкой! Ася села, поправив брюки на коленях. Рядом с нею чуть слышно, но облегченно и восторженно вздохнул аспирант Аркаша...

Ее попросили уточнить: "Вы что, сняли давление в барокамере?", "Как?! Вы прекратили подачу крови?", "А биостимуляторы? Надеюсь их-то вы не выключили?"

– Да они попросту убили ее!
– развела руками Кетова.

– Я окончательно отказываюсь понимать вас, Ася Давыдовна, - в явном замешательстве пробормотал Вадим Сергеевич.
– Вы что, действительно сделали это?

– Мы вот что сделали, - вместо Аси отозвался аспирант Аркаша и большим пальцем руки принялся нажимать воображаемые кнопки на пульте, - все красненькие. А затем вот, - он извлек из кармана брюк длинный ключ с двойной замысловатой бородкой и повертел им, закрывая воображаемый замок двери, на всякий случай, знаете ли, чтобы кто-нибудь из нашей братии не передумал да не включил снова. А разве мы сделали неправильно, товарищ ректор?

Аркашу довольно вежливо осадили, попросив не забываться и помнить, где он находится. Аркаша, соглашаясь, вежливо наклонил голову, прижал руку к сердцу, чем окончательно восстановил против себя членов совета.

– Чудовищная непоследовательность!!
– загремел Персидский.
– Я готов был возвести вас на пьедестал, черт вас дери, а вы, оказывается, мелкая душонка!"

Его бас потонул в шуме голосов. На этот раз привычная выдержка изменила членам совета. Остановить человеческое сердце, сознательно оборвать человеческую жизнь! Вот уж подлинное неприкрытое варварство, измена святая святым медицины-, ее незыблемым принципам гуманности.

Кетова, кривя губы в презрительной улыбке, обронила:

– Вы - чудовище, Барботько. Вы - врач-убийца!

Ася встала, терпеливо пережидая, пока сможет говорить.

– Уважаемые члены совета, - произнесла она своим ровным бесцветным голосом, - извините меня, но только никаким высшим принципам медицины я не изменяла. Просто мозг одной умершей женщины мы пересадили в мертвое тело другой женщины. А с каких это пор стала возбраняться работа над трупами?

Гликин сочувствующе покосился на ректора. "Не хотел бы я сейчас оказаться на вашем месте..." - сказали его глаза. И он не ошибся - у Вадима Сергеевича появилось ощущение, будто он проделал длительную, изнурительную и, как оказалось, никому не нужную работу. Все разом перепуталось, перемешалось. Ректор словно впервые увидел Барботько, начал догадываться, какой самоотверженный, умный и сильный противник скрывается под внешней флегматичной личиной этой молодой женщины. Нет, он не ошибся, назвав ее некогда талантливой. Справиться с нею будет делом далеко не простым.

В кабинете теперь по-настоящему разгорались страсти. Вот когда на Асю обрушился подлинный шквал гнева! Ее Не желали слушать, швыряли ей в лицо такое, чего в другое время не позволили бы себе произнести. А над всей какофонией выкриков властвовал бас Персидского.

Старика словно подменили. Обманутый в каких-то своих ожиданиях, он стал похож на злобного взъерошенного зверька.

– Мерзкая отступница!
– он изобличающе тыкал скрюченным пальцем в сторону Аси.
– Побоялась нас, старых индюков.
– Он брызгал слюной, заставив поморщиться и отстраниться Кетову.
– Вы - нуль! Вы инородное тело в медицине. Теперь-то вам доподлинно нет места в науке. Гнать! В шею!

Кто-то со смешком произнес:

– Герострат... Герострат XX века.

Гликин поморщился, оценивая это определение. Потом уточнил:

– Чего там Герострат. Форменный каннибал.

И тем самым обесцветил такую казалось бы хлесткую реплику. Более того - после этого замечания Гликина шквал выкриков сразу стал утихать.

– Вадим Сергеевич, - обратилась тогда к ректору Кетова, мы напрасно тут рвем себе нервы. Поступок Барботько может теперь быть передан в органы прокуратуры. Налицо самое настоящее убийство, любой из нас может засвидетельствовать это.