Почему в марте 1917 года, в переломный момент для России и монархии, никто не встал на защиту оклеветанного государя? Как получилось, что с первых минут революции царь с семьей воспользовались покровительством своего злейшего врага – Временного правительства? Что стало причиной гибели последнего императора – «изоляция от народа и армии» или он сам ступил на путь к подвалу Ипатьевского дома, в необъяснимой слепоте разрывая последние связи между народом, армией и собой?

Я не случайно говорю о «необъяснимой слепоте», поскольку Николай II всю жизнь мечтал быть «заодно с народом». И в конце царствования не сомневался, что «народ его очень любит, жалеет лишь о том, что видит не часто, не близко, желая императору только благополучия». Именно так говорил царь своей матери, вдовствующей императрице Марии Федоровне.

Кого винить? «Вся Россия расплачивается за жизнь и смерть святых мучеников», – сказала недавно дочь Е. С. Боткина, царского врача, погибшего вместе с ним. Неужели личная, частная трагедия в Царском Селе навлекла на страну неисчислимые беды?

Поищем ответ на вопрос.

29 января 1914 года В. Н. Коковцов, долгие годы служивший министром финансов и ставший премьер-министром после убийства Столыпина в сентябре 1911 года, был внезапно отправлен в отставку без всяких видимых причин. Сильно этим расстроенная вдовствующая императрица Мария имела с Коковцовым беседу. «Выслушав мои объяснения, – рассказывает министр в мемуарах, – императрица долго сидела в молчании, потом расплакалась и сказала: «Знаю, вы честный человек и питаете по отношению к моему сыну только лучшие намерения. Поэтому поймете, как я боюсь будущего и терзаюсь мрачными предчувствиями. Невестка (императрица Александра) меня не любит, подозревает, будто я ревностно держусь за свои прерогативы. Она не понимает, что я думаю только о благополучии сына, вижу, мы прямо движемся к катастрофе, а император слушает одних льстецов, не хочет видеть, даже не догадывается, что перед ним творится, и я уже плохо вижу, не представляю, что нам угрожает. Теперь вы свободны, не осмелитесь ли сказать императору все, что думаете, предупредить его, пока не поздно?»

«Мы прямо движемся к катастрофе», – заметила вдовствующая императрица еще до войны, когда благосостояние империи достигло высшей точки. Почему она плакала перед бывшим премьер-министром? На что должен был осмелиться Коковцов, о чем предупредить?

Непонятная непосвященным беседа принимает еще более загадочный оборот после следующего ответа министра: «Мне вновь пришлось подробно объяснять, что я абсолютно ничего не могу сделать, никто меня не слушает, никто мне не верит, что бы я ни говорил; с середины февраля 1912-го молодая императрица видит во мне врага, ее окружение с легкостью опровергает все мои доводы, сомневаюсь даже, что она меня примет».

Почему неприязнь «молодой императрицы» оказалась фатальной для официальной карьеры имперского премьер-министра? Почему супруга императора считала председателя Государственного совета своим личным врагом? Что, наконец, случилось в феврале 1912 года, исключившее в 1914-м возможность аудиенции, которой желала императрица-мать?

Вновь вернемся к Коковцову: «Почти через два месяца после смерти Столыпина и моего назначения председателем Совета, после того, как императрица открыто проявляла ко мне расположение (не только согласилась с назначением, но и присылала из Ливадии телеграммы с полным одобрением моих первых выступлений в Думе), в печати и в парламенте началась в высшей степени ожесточенная кампания против Распутина. Ее величество была сильно задета, но со мной обходилась любезно, никогда не высказывала ни малейшего неудовольствия. Постоянно говорила о недопустимом тоне прессы, признавалась, что давно подумывает принять определенные меры и покончить с этим…

Никакой неприязни императрица не проявляла, по-прежнему демонстрируя ко мне необычайное расположение. Все вдруг изменилось после визита ко мне Распутина 15 февраля 1912 года, о чем я сообщил впоследствии императору. С той минуты моя отставка стала неизбежной. Еще два года ее величество с виду милостиво со мной обращалась, но стала относиться иначе с того самого дня, когда я передал царю свой разговор с Распутиным… Решающим фактором были мои возражения против присутствия старца во дворце».

Как известно, в феврале 1912 года, когда положение Распутина при дворе впервые оказалось предметом горячего обсуждения в Думе, Коковцова пригласила императрица-мать. «Полуторачасовая беседа состоялась 13 февраля, целиком и полностью посвящаясь Распутину. Отвечая на ее вопросы, я откровенно сказал все, что знал, ничего не скрывая, не пытаясь преуменьшить опасность ситуации, выставляющей на всеобщее обозрение частную жизнь императорской фамилии вплоть до самых интимных подробностей, вокруг которой плетется безжалостная клевета, во всех кругах общества и в народе идут бесконечные толки. Императрица залилась горькими слезами, обещала поговорить с царем, но добавила: «Мою несчастную невестку невозможно убедить, что она ведет к катастрофе себя и династию. Она глубоко верит в святость этой темной личности, и мы все бессильны предотвратить беду». Будущее подтвердило пророческий смысл ее слов.

Спустя два месяца после того, как Распутин был убит (в декабре 1916 года) князем Феликсом Юсуповым при участии двоюродного брата царя великого князя Дмитрия Павловича, император Николай II отрекся от трона от своего имени и от имени сына. Династии пришел конец. Словно предчувствуя свою гибель, Распутин предсказывал царю и царице, что они лишатся трона через полгода после его смерти. Но судьба отсрочила исполнение пророчества. «Пагубное влияние этого человека, – пишет П. Жильяр, воспитатель цесаревича Алексея, преданно следовавший за царской семьей до Екатеринбурга, – стало главной причиной гибели тех, кто верил в него, как в своего спасителя».

Множество серьезных причин породило русскую революцию 12 марта 1917 года, пока она не канула в бездну большевистской реакции. Все они сводятся к одному слову – война. Достаточно вспомнить ее чудовищные последствия для Европы. В ходе войны Россия переживала сильнейшие в своей истории потрясения. Об этом я рассказывал в других книгах и здесь не буду возвращаться, чтобы не выйти за рамки темы. Но полная изоляция и трагический конец императорской фамилии ни в коем случае не предопределялись ни ходом российской истории, ни фактом войны. В книге «Русская революция» я говорил, что с объявлением войны могло произойти величайшее чудо: возникла возможность живыми узами связать народ с монархией. Династия никогда, почти традиционно, не пользовалась в России подлинной популярностью. Никого не удивляло, что даже самые рьяные монархисты не питают к государям такой любви, как, например, в Англии. Однако судьба предоставила нелюбимой династии неожиданный уникальный шанс не только заплатить народу тяжелые вековые долги, но и вместе с народом на долгие годы укрепить дом Романовых.