Юлий смотрел на неё и смотрел. Глаз оторвать не мог. Ушам не мог поверить.

– Гляди, куда ты едешь! – заорала Алиса. Движение её челюсти напоминало работу механизма.

Их занесло на встречную, где они едва не столкнулись с «Мицубиси Паджеро», чёрным, словно безлунная ночь на кладбище. «Мицубиси» даже не посигналил. Он пронёсся мимо, как тысячетонный метеорит, прилетевший с самого дальнего края Вселенной.

«Я не схожу с ума», – с тоской подумал Юлий. – «Это всё происходит на самом деле. Алиса тикает, как напольные часы с маятником».

– Идиот, – пробормотала Алиса, отворачиваясь к боковому окну. Когда она разговаривала, раздавались щелчки, только совсем тихие, на грани восприятия. «Наверное, височно-нижнечелюстный сустав хорошо смазан», – предположил Юлий про себя. Он пытался справиться с дрожью.

До самого дома они не проронили больше ни слова.

Дома он откупорил бутылку «Хеннеси», которую ему больше года назад преподнёс пациент в благодарность за пару коронок на резцы. Кажется, в последний раз Юлий крепко напивался ещё в студенчестве. И совершенно точно, что до сегодняшнего дня он никогда не пил в одиночку. Но ведь раньше и Алиса не жужжала и не щёлкала. Раньше от неё не пахло (пусть и едва заметно) горячим пластиком и краской.

Как считал Юлий, он имел полное право напиться, и этим правом воспользовался сполна.

Скандал, упрёки, издёвку – всё, что случилось после, – он помнил смутно.

***

В четыре утра его разбудил звонок мобильника.

Юлий ночевал на диване в зале, куда его в наказание сослала Алиса. Он был даже рад этому: вряд ли он, пусть и пьяный, смог бы заснуть рядом с женой, тикающей, как советский холодильник. Юлий ещё не проснулся толком, а рука сама, среагировав на звук, рванулась к трубке, нашла её и поднесла к уху хозяина. Юлий не хотел, чтобы сигнал донёсся до спальни и всполошил Алису. Она стала бы выяснять, кто названивает в такую рань, и

(жужжать)

ворчать, провоцируя новый скандал. Несмотря на похмелье, Юлий угадал, кто разбудил его звонком, а предстоящий разговор следовало сохранить от жены в тайне.

Лишь один человек мог поднять с постели в такую рань.

– Эт я! – прогремел Толик Морозовский. Юлий не в первый раз восхитился силе, которая звучала в голосе приятеля. Энергия была такой мощной, что, казалось, могла заряжать батарейку мобильника прямо во время беседы. – Кое-что раскопал, брат. Да-а-а!

– Привет, – забормотал Юлий, усаживаясь на диване. Кольнуло – в шею и в бок. Гудела голова. От одеяла пахло жёлтым потом. – Рассказывай, что узнал.

– Значится, так, – рыкнул Толик по-глебжегловски. – Не знаю, с какими экспертами-оценщиками работает антикварный магазин, где тебе продали шкатулку, но эти ребята – профаны. Я б их уволил.

– Шкатулка действительно стоит больше, чем я за неё заплатил?

– Вот слушай. Сама по себе шкатулка не представляет особой художественной ценности. Она, конечно, симпатично смотрится, почти стильно, и сохранилась удивительно хорошо… латунь темнеет, ты же знаешь… но сама работа простая. Разве что над замочком создатель шкатулки потрудился на славу, раз никто не смог его открыть. В остальном – ничего, повторяю, примечательного. Ага! Платишь за возраст вещицы, а не за мастерство. Если бы не одно «но».

– Надпись?

– Да. Слушай. Мой знакомый рассказал, что подобных шкатулок было сделано несколько. Доподлинно установить, кто их изготавливал, не удалось. Есть на примете несколько фамилий европейских мастеров позапрошлого века, но ты их всё равно не знаешь, да и я, признаюсь, тоже. И неважно! Все эти шкатулки без надписей. Твоя – исключение. А такие исключения влияют на цену. Прилично так влияют. Кулёмы, продавшие тебе шкатулку, продешевили. Ты должен радоваться.

– Я богат или сказочно богат? – скривился Юлий. Толик хохотнул. – Ну и что там написано, ты выяснил?

– Брось перебивать. У меня телефон может разрядиться.

– Молчу.

– Ты оказался прав: надпись на шкатулке – никакая не латынь. Это вообще ни один из известных языков, использующих в письме буквы латинского алфавита. Но мне стало ясно, что эти слова – не тарабарщина. В том, как они расположены, есть система. Понимаешь? Сначала я решил, что это какой-то шифр.

– Продавец тоже самое говорил, – откликнулся Юлий.

– Я ни разу не лингвист, но знаю одного спеца. Знаком заочно. Это профессор Бенсман. Живёт и работает в Израиле. Мужик – гений в своей области.

– Звучит торжественно.

– Да не перебивай! Бенсман говорит, это санскрит.

– И?..

– Для санскрита используется разновидность письма, которая называется деванагари. Тот, кто заказал выполнить надпись на шкатулке, не был с деванагари знаком. Скорее всего, и с санскритом тоже. Предположительно, услышал слова на санскрите и записал на слух – латиницей. Человеку, не говорящему на санскрите, надо иметь очень хороший слух, чтобы разобрать незнакомые слова, их правильное звучание. Кто бы ни сделал надпись, он очень точно записал латиницей услышанное. Как говорит профессор, максимально приближенно к оригиналу.