— Мне хотелось слепить рыб — и я это сделала. В следующий раз слеплю кошку или птицу.

Феррандо поднялся. Амели хотела сделать шаг назад, но почувствовала, что ноги буквально приросли к паркету сырыми башмаками. Не сдвинуть. Он зашел за спину, склонился к уху:

— Почему рыбы? — слова звучали заклинанием.

Горячий шепот опалил кожу, и Амели зажмурилась, борясь с накатывающим трепетом. Это всего лишь тело. Тело.

— Мне понравились фонтаны не террасе.

Кажется, такой ответ все же устроил. Феррандо медленно провел пальцами по шее Амели, коснулся плеча:

— Ты угадала. Рыбы — удивительные грациозные создания. В древних культурах рыба олицетворяла плодородие. И размножение. — Его голос обволакивал, как облако духов, пробирался в самое нутро, как колокольный звон, отзывался замиранием. — Разве это не есть сама жизнь? В самом истинном ее проявлении. — Губы коснулись шеи. — В самом неподдельном. Без ханжеской морали и нелепых условностей. Во всех древних культах к богам плодородия было особое отношение. Древние были умнее нас. И честнее. Ты так не думаешь?

В горле пересохло, сердце колотилось, как безумное. Рука колдуна обхватила за талию, поползла на грудь, к вырезу корсажа. Пальцы втиснулись в ложбинку, нашаривая окружность.

Амели опустила голову, зажмурилась:

— Я не знаю.

Феррандо обхватил пальцами ее подбородок, заставил повернуть голову, заглянуть в глаза. Щека прижалась к жесткой вышивке его кафтана.

— А может, ты делала их не для меня?

Амели вздрогнула и перестала дышать. Еще не хватало, чтобы из-за ее глупости пострадал Нил. Просто не за что. Это было бы совсем несправедливо. Она смотрела в синие глаза, которые были сейчас настолько близко, что отчетливо виднелась темная, почти черная окантовка радужки. Амели никогда не видела такого чистого цвета, будто в глазах сверкали два ограненных сапфира. Но так хотелось выкрикнуть правду! Что для него она и пальцем бы не пошевелила. Пусть бы подавился!

— Для кого? — Феррандо нажал на подбородок, заставляя поднять голову еще выше. — Для кого?

Амели с усилием отвернулась, опустила голову:

— Для вас.

Колдун поглаживал ее щеку, уткнувшись носом в макушку:

— Ты все еще пахнешь пионом.

Внутри все трепетало. Амели дрожала, и он, конечно, это чувствовал.

— Люблю пионы… И люблю пирожки. У тебя искусные руки и, кажется… не самая пустая голова. В тебе есть почти все, чтобы стать хорошей женой. Не хватает лишь покорности, но это поправимо.

Да он просто издевался.

Феррандо вернулся за стол, плеснул вина в серебряный бокал и осушил залпом:

— Я утром ездил в Конклав.

Амели все еще не могла сойти с места. Стояла, опустив голову и комкая юбку.

— Ты не спросишь, зачем?

Да ей было наплевать. Единственное, чего сейчас действительно хотелось — убежать прочь. Не смотреть в это лицо, не слушать этот голос. Забиться в самый дальний угол и реветь, пока не заболят глаза.

— Ты не любопытна? — он поднял бровь, помедлил, не дождавшись ответа. — Неужели еще одно достоинство? Кажется, их становится так много, что перестаешь в них верить.

Амели сглотнула:

— Зачем, мессир?

— Объявить, что я намерен жениться.

— Я рада за вас, мессир.

Кажется, он был озадачен. Поднял брови, поджал губы и вновь плеснул вина:

— И это все?

Амели молчала.

— Все же я рассчитывал услышать, что ты, наконец, довольна. Ты же этого добивалась? Будет так, как ты хочешь. Но после будет только так, как хочу я.

Амели с трудом понимала смысл сказанного. Будто ослепла и оглохла. Наконец, подняла голову:

— Жениться на мне?

— На ком еще? С завтрашнего утра оглашения в городе, как и положено, во всех церквях и на всех площадях. Церемония через три дня в соборе святого Пикары. Я больше тебя не задерживаю. Ожидаю лишь благодарности и благоразумия.

Глаза щипало, в висках колотился набат. Девочки с самого детства мечтали выйти замуж, но точно не за колдуна… Это просто не поддавалось пониманию. Амели неосознанно качала головой: разве может быть такой муж? Чудовище, способное ослепить, оглушить… Разве она могла подумать, что он вообще способен жениться? Зачем? Ведь это на всю жизнь. И об этом узнает весь город. Жена колдуна… Да народ станет ее стороной обходить, как Гасту.

Амели сглотнула:

— Мессир, это шутка?

— Я не слишком люблю шутить.

— Брак, мессир, это так серьезно. Он нерасторжим.

Феррандо усмехнулся:

— Вполне расторжим. В случае смерти одного из супругов. Просто помни об этом и будь благоразумной.

Амели отчаянно мотала головой:

— Мессир, сжальтесь. Я вам совсем не нужна. Умоляю, мессир, позвольте мне вернуться домой. — Не помня себя, она кинулась в ноги колдуну, на паркет, схватила его руку и даже прижала к губам: — Позвольте мне уйти, мессир. Молю.