Ещё помню, как нам, совсем ещё малым детям, читали вслух «Тайную доктрину» Блаватской. Это было там же, во «Дворце пионеров».

Ещё вспоминается мне лето 2008 года. Это было последнее моё лето перед школой. Хорошее это было лето. Лучшего и не надо.

В начале лета я познакомился с очень хорошими ребятами во дворе. Звали их Алёшкой и Машкой. Алёшке было шесть лет, а Машке – семь.

Машенька была милой упитанной девочкой. Мне уже тогда нравились такие.

Алёшка был подвижным и стройным мальчиком. Такие мне уже тогда не очень нравились.

Словом, человеком он вырос хорошим. Я впоследствии встречал его пару раз. Он тогда уже был в сознательном возрасте. Хорошим Алёшка вырос человеком…

Машка тоже ничего. Она выросла очень красивой упитанной девушкой. Одна беда – матерится через слово. Культуры никакой. Девушка она красивая, но хабалистая – жуть. Словом, сейчас она нашла себе жениха и скоро уже станет матерью семейства. Пусть у неё всё будет хорошо…

Но это всё сейчас. А тогда мы были просто детьми. Совершенно лишёнными этих взрослых заморочек, расизма, сексизма и прочих предрассудков. И это было замечательно.

Вот употребил я слово «хабалистая» и жалею. Грубое словечко, не люблю его. Но какое меткое, точное! Нет, не зря его употребил.

Мы тогда много гуляли во дворе. Много гуляли. И всякие детские приключения у нас были.

Ну, к примеру, однажды мы хоронили мою умершую аквариумную рыбку. Саван был сделан из старого платка, а гроб – из матрёшки.

Ещё мы закапывали клады. Сейчас этим словом стали обозначать места, где прячут наркотики. Но это другое. У нас было не это. Мы закапывали банки или пластмассовые коробочки со старыми монетами и всякой бижутерией.

Один раз похоронили кошку. Потом мы даже сделали ей крест на могилку и долго ещё носили уда цвеиы, собранные рядом, на рельсах.

Да, рядом с нашим домом располагалась железная дорога. Там ходили электрички. В Подмосковье ходили.

Близ рельсов тянулись огромные мрачные пустоши, наглухо заросшие дикой травой в рост человека, мелким кустарником и молодым лесом. Эти места были просто испещрены оврагами.

Мы любили играть на тех пустырях. Помню, однажды мы нашли труп бездомного в высокой траве.

А ещё рядом с нами было метро. Словом, оно и сейчас на месте. Но тогда оно было совсем не таким, как сейчас. Это нынче его сильно испортил уродец Собянин, так похожий на Ельцина. А вот тогда оно было другим. И мне метро тогдашнее многим милее нынешнего. В те времена станцию Фили окружали огороженные забором с колючей проволокой овраги. Они за много лет поросли деревьями и кустарником так, что пройти было невозможно. Тем более, что на дне этих оврагов лежали огромные кучи всякого мусора; там бегали крысы размером с кошку, а ещё там водились бездомные собаки. Этих последних там вообще было множество. Иногла там прятались целые стаи их.

Ещё в этих оврагах нередко собирались бездомные, бандиты и хулиганы. Не самое цивилизованное место, как вы понимаете.

Именно это-то нам, детям, и нравилось в нём. Мы любили играть в этих самых оврагах. На опасности нам было плевать.

Тем более, что заросли кустарника летом и сугробы зимой (словом, снег на дне оврагов лежал обыкновенно до июня) скрывали настоящее сокровище. Именно там, в оврагах, находилось целых два замечательных входа в подземелья московского метро. Мы частенько забирались туда.

Там было здорово. Помню высокие потолки, с которых капала вода. Это и было то подземелье. А уж духов, привидений и прочей нечисти там и вовсе водилось немерено.

А один раз мы нашли там труп молодой девушки. Её, видимо, убили бандиты, которые там собирались по ночам.

Нынче урод Собянин (чтоб ему гореть в преисподней) вырубил в тех оврагах кустарник, выгреб мусорные кучи, снёс заборы, заложил кирпичом входы в подземелья, прогнал гигантских крыс и всё окультурил, облагородил (читай: испортил). На тех местах нынче аккуратные газончики.

Ух, ненавижу Собянина, этого расхитителя и осквернителя, этого варвара, вандала и насильника! Как он искалечил мой родной город! Ужас! Ненавижу!

А ведь я помню времена, когда один мальчик из нашего двора пошёл гулять в подземелье, но так и не вернулся. Его ждали сначала, потом зодили искать. Искали долго, но так и не нашли.

Нам тогда щапретили ходить по подземелью, но мы всё равно ходили. Нам нравилось там.

Мы любили иногда зайти подальше в подземелье и звать того мальчика, который пропал там. Его звали Паша. Мы орали, орали. После наших криков из подземелья иногда раздавался тизий плач. Нам это всё тоже очень нравилось.