О, пустыри!

О, руины!

Одна мысль о вас приводит меня в восторг! Даже сейчас мы обходим по периметру заброшенный детский сад.

Последние лучи заходящего солнца падают на его бежевые испещрённые трещинами стены, на пыльные окна, через которые давно уже ничего не разглядеть, на взрыхлённые прорастающими оттуда молодыми деревцами террасы, на поносившийся зеленый сарай и поломанную куклу-неваляшку, лежащую на разбитом временем крыльце с 1986 года.

Нет, воистину этот навеки покинутый детьми детский сад – место совершенно особенное. И очень атмосферное.

Люблю я это слово – атмосферное. Очень многое оно выражает.

Да, это могучее заброшенное здание, огромный заросший бурьяном сад, вросшие в землю детские горки и одиноко тянущиеся из зарослей дикой травы к небу балки, поддерживающие некогда крыши беседок.

На исходе же томительного жаркого июльского дня всё это и вовсе становилось каким-то загадочным и потусторонним.

Тем более, что в этом месте творились вещи жуткие и необъяснимые.

По ночам оттуда на всю округу разносились жуткие вопли, перемежающиеся раскатистым, напоминающим раскаты грома хохотом и ужасающим детским плачем. Плач этот был невероятно громким и разноголосым, будто одновременно ревела целая сотня детей.

Однако плач – это так, мелочь.

Вот, бывало, безлунными осенними ночами, когда стоял особо пронизывающий холод, а небо было затянуто тучами, – окна детского сада растворялись, и оттуда с оглушительным свистом вылетал целый сонм призраков. Они поднимали такой ураган, что в ближайших дворах вырывало с корнем деревья.

Омерзительные духи стучались в окна жилых домов, сбрасывали вещи с балконов и приводили многих жильцов в ужас.

Особенно жутким был призрак старухи. У неё были растрёпанные седые волосы и огромные клыки. Это она издавала тот пугающий округу хохот.

Много всяких историй было связано с этим детским садом.

Так, к примеру, один мужик из дедушкиного двора случайно оказался на улице в одну из таких ночей, когда призраки вылетают из окон. Да ещё и в непосредственной близости от детского сада. Он сошёл с ума. Так и живёт с тех пор слабоумным.

А вот другая история. Полез, значит, один мужик за ограду. Дело было в том, что наши дворовые мальчишки его портфель туда закинули. Целую неделю бедолага выбраться не мог! Потом говорил, что заблудился, хотя территория меньше гектара. С тех пор ходит он как после контузии: с палочкой и пошатываясь. Глаза его будто стеклянные, а рот всегда приоткрыт малость.

Впрочем, рассудок он сохранил.

Естественно, это жуткое место привлекало школьников.

Народ это смелый, но безрассудный.

Помню, ещё когда я был маленьким, когда мне года четыре, наверное, было, во дворе детского сада нашли трупы двух школяров. Оба умерли от разрыва сердца. Многие туда забирались по ночам, но вот находили далеко не всех. Те же, кто возвращался оттуда, рассказывали такое, что я здесь и описывать не буду.

Тем летом мы всего пару раз ходили в Филёвский парк. Тогда он был ещё тот. То есть вернее сказать, пока еще был тот. Да. В самом начале века это было идеальное место для того, чтобы повеситься. В те времена, бывало, не проходило и месяца, как в чаще парка находили ещё одну девочку-эмо с удавкой на шее или перерезанными венами. Такое это было депрессивное место, что от одного его вида хотелось удавиться.

И всё у нас было как в Японии: даже лес самоубийц свой!

Хороший когда-то был у нас парк: лучшего места для экранизации «Кладбища домашних животных» Стивена Кинга было, пожалуй, и не найти.

Беда подкралась незаметно.

Летом 2013-го дотянулся проклятый Собянин. Словом, когда я пришёл туда в конце лета, то слёзы полились из моих глаз. Я никогда так не плакал, как в тот день.

Никогда в жизни я так горько не плакал, а скорее рыдал навзрыд.

Естественно!

Меня лишили родины.

Меня лишили детства.

От одного вида новенькой плитки, целых скамеек, дурацких кафешек и огромных толп улыбающихся людей у меня перехватило дыхание. А уж когда я увидел, что сделал этот урод с Филёвской набережной, – меня и вовсе едва не хватил удар. Я потом долго не мог прийти в себя после созерцания, изуродованного этим маньяком парка.

Надо сказать, я после этого долго ещё в парк не ходил, огорчаться не хотел. Потом смирился.

Что я ещё могу вспомнить о том лете?

Ну, в Испанию с родителями ездил. Целый месяц мы там пробыли. Рассказывать особо нечего, кроме, пожалуй, одного момента. Тут всё дело в том, что мы три года подряд ездили отдыхать в один и тот же город на побережье Каталонии. Назывался он Плайя Д’Аро. Так вот…

Тот день я помню отлично. Было жарко и солнечно (Испания всё-таки). На пляже мы были (а где же ещё?). отец плавать пошёл, а мы с мамой на берегу ждём. Ну, я лежу себе на солнышке – жирок грею. Фисташки жареные при этом лопаю. Тут поворачиваюсь я на бок, – меня как током бьёт.

Вижу, что метрах в пятнадцати от нас разместились те самые мальчишки, от вида которых я так возбудился за год до этого. И если тогда я оробел и отвернулся, то теперь пошёл прямо к ним и заговорил с ними на ломаном английском. Ой, как я переживал в те секунды, пока шёл к ним! Но мне, однако, хватило смелости подойти и заговорить.