– О боже, – простонал Патрик, – опять на исходные позиции. Стоит мне подняться хоть на самую маленькую ступеньку, как я вижу, что наверху меня поджидает ядовитая змея. Что у вас на уме, юная леди? Чем вам не нравятся нормальные здоровые отношения между хахалями и хахалицами? Неужели вы думаете, что здоровая порция доброго старого лапанья на английский манер – это неприлично?

– О нет, – сказала она поспешно. – Я думаю, что это очень мило. Просто все надо делать по порядку, а не как заблагорассудится.

– О боже, – простонал Грэм. – Надеюсь, ты не собираешься морочить мне голову своей пресловутой девственностью, а? Потому что ты ведь сама понимаешь, что к чему.

Энни невольно прыснула. Не могла она долго сердиться на мужчину, который завлекает ее такими шуточками. Она позволила ему снова обвить себя рукой. И решила, что это приятно. Она даже не стала возражать, когда спустя приличное время он перешел к экспериментальной программе покусывания уха, поглаживания по спине и тисканья коленок. Приятно, если тебя покусывают. По спине и коленкам тоже разлилось приятное ощущение.

– Я успел-таки покуролесить на своем веку, – выдохнул он, – но провалиться мне на этом самом месте, скажу тебе то, чего еще никому не говорил: ты просто первый сорт, малютка. Кроме шуток.

Он поцеловал ее, и поцелуй, казалось, длился не меньше миллиона лет. Ее пронизало странное ощущение, и какой-то миг она не могла найти слов, чтобы его описать. А потом, когда их губы ненадолго расстались – краткий отдых от неотложной работы, – она нашла нужные слова.

– Это было приятно, – сказала она.

Еще через секунду она почувствовала, как грязная лапища путается в мертвых якорях славного корабля – лифчика.

– Извини, приятель, сказала она, не без сожаления выпрямляясь, но здесь наши пути решительно расходятся.

– О боже, – вскричал негодующий Дик. – А я то думал, вся эта белиберда вымерла вместе с ботфортами!”.

– Вот все, что я пока успел написать, – сказал Роу, когда Голдвассер отложил рукопись.

– Мило, – сказал Голдвассер.

– Нет, серьезно, скажите, что вы об этом думаете.

– Очень мило.

– А конкретнее?

– Ну, по-моему, это просто, ну мило.

– Да полноте. Будьте откровенны. Не бойтесь задеть мое самолюбие.

– Ладно. По-моему, решение очень лобовое.

– Лобовое?

– В том смысле, что действие развивается между лобовым обсуждением всех “за” и “против” добрачных половых отношений и лобовыми остротами в сфере подтяжек и бретелек. Идея мне нравится. Она очень… Ну, очень лобовая.

– Я рад, что вы так считаете. Должен признаться, я и сам считаю, что это жизнь как она есть.

– Да и язык очень… Ну, очень лобовой, не так ли?

– По-моему, да. И довольно свежий, правда?

– Да, очень свежий. Свежий, но без похабщины, я это сразу отметил. И без всяких там провокационных полутонов, иногда свойственных этой теме.

– Да, пожалуй…

– И обрисованы персонажи великолепно. А чем кончается?

– Там Патрик…

– Не надо, я сам угадаю. Патрик напивается на какой-то вечеринке. Энни залучает его в спальню и липнет к нему до тех пор, пока он не уступает, слишком вымотанный, чтобы продолжать сопротивление.

– Нет, видите ли…

– Ну, так она заставляет его отбросить шутливый тон и все нахальство, что кроется под этим тоном, и берет верх вынуждает Патрика произнести два простых слова, одно за другим. Для него это поначалу мучительно, а потом он даже рад.

– Я улавливаю идею, Голдвассер, но…

– Энни, разумеется, испытывает миг острого блаженства. Но больше всего удовольствия ей доставил сам процесс – сдирание всех слоев претенциозного многословия. Грустная история, Роу, но надо признать, что в ней есть солоноватый привкус настоящей жизни.

Комитетов теперь было тридцать, и сообща они проделали раз в тридцать большую работу по планированию неофициального приема, который понравится ей, чем проделал бы любой из этих комитетов в одиночку. Когда об этом задумывались отдельные члены, их порой даже удивляло, насколько далеко они продвинулись. По отдельности никому из них и в голову бы не пришло, что ей больше понравится, если мужские уборные будут заколочены досками, а вот комитетам это было ясно как день. Если бы Роу, например, или Голдвассер строили планы просто как Роу или Голдвассер, им бы в жизни не додуматься, что прием едва ли можно назвать неофициальным, пока не взяты напрокат тысяча двести квадратных футов дерна и не уложены во дворе поверх асфальта, чтобы на день превратить этот двор в неофициальный сад. А вот для комитетов это само собой разумелось.