Шрифт:
Вот я и кивнул ей, и мы начали вместе. Ее голос рванул по шпалам со мной бок о бок.
– Старье берем!
– Старье берем!
– Старье берем!
– Старье берем!
– Давай, давай, давай, старуха! – крикнул я. И она дала, дала, дала.
– Старье берем!
– Старье берем!
– Старье берем!
Голос ее впивался в меня кандалами. А мои аккорды оставляли на ней следы, как поцелуй. Вот это жизнь!
– Старье берем!
– Старье берем!
– Подсыпь еще!
– Подсыпь еще!
Мы закруглились и глянули друг на друга, точно впервые увидели, а может, так оно и было.
– Ну и ну, парень! – сказала она.
– Не нукай, не запрягла, – сострил я и сразу увидел, что она любит слушать остроты не меньше, чем я острить. Потому-то мы и стали самой неразлучной парочкой-перестарочкой к западу от Голд-Хок Род”.
Роу дал отбой при помощи бесстрастной точки и уставился на нее, точно впервые увидел, а может так оно и было. Он глянул на двадцать шесть своих маленьких друзей – клавишей, не говоря уж о сумасшедшей точке, или апострофе, или запятой, и прочих двоеточий, рад был познакомиться, si vis pacem n’est prie na rojon, пусть даже она и наборно-пишущая, но кому какое дело, если на тебя снизу вверх смотрят двадцать шесть сияющих пластмассовых мордашек и говорят: “Наше вам с кисточкой”…
– Ладно, ваша взяла, – сказал Роу двадцати шести маленьким друзьям. – Вас двадцать шесть, а я один, придется капитулировать безоговорочно. Клянусь, больше я вас и пальцем не трону.
31
День пламенел. Час пробил. Близилась роковая минута.
В этот день Нунн отложил в сторону клюшки и фехтовальные маски, и встал, и принял бразды правления. На всем поле в то утро царила нервозность и отчаянная сумятица последних приготовлений. Только Нунн был спокоен и безмятежен: человек, рожденный повелевать и командовать битвой, дождался наконец своего Азенкура [13] . Тревожное ожидание и поиски стратегии остались позади. Решения приняты; теперь пусть хлопочут подчиненные, приводя их в исполнение. Утро Нунн провел за игрой в гольф. Днем, когда он приехал в институт после восемнадцати партий альпари и неторопливого ленча, над главным входом уже красовался навес, а впереди на улице уже был расстелен ковер. Все это Нунн осмотрел досконально, пребывая в приятном расположении духа. Когда он проходил под открытыми окнами нового корпуса, в нос ему шибануло нитроэмалью от четырех картонных вычислительных машин, которые были установлены тем же утром в отчаянной попытке заполнить пустынные акры лаборатории. Нунн улыбнулся. У себя в приемной он застал мисс Фрам; она срочно звонила слесарю, чтобы тот пришел устранить громоподобный рык, внезапно начавшийся в трубах августейшей уборной. Вид у мисс Фрам был усталый и слегка взвинченный. Нунн пристально поглядел на нее, преисполненный жалости к ее тяжким трудам, связанным с честью находиться от него в вассальной зависимости. И осчастливил ее словом одобрения.
13
Азенкур– селение во Франции, где в 1415 г. английские войска под командованием Генриха V нанесли французам тяжелое поражение.
– Очень здорово, – сказал он.
В своем кабинете он задержался перед шкафом, где стояли серебряные кубки, выигранные им при катании на салазках, стрельбе по глиняным голубям, игре в теннис и хоккей, а также при ужении на муху. Неторопливо осмотрев их, он препоручил свою душу верховному командующему, которому верил всем сердцем, чьим нерассуждающим и покорным слугой был всегда и во всем.
– О Чиддингфолд, – произнес он молитву, – опора моего существа и оправдание всей моей жизни, Чиддингфолдни мне и этот день.
Сквозь замочную скважину он заглянул в кабинет Чиддингфолда, желая удостовериться, что его молитва услышана. И действительно, Чиддингфолд был на месте – массивная голова подперта руками, губы готовы искривиться в любезной улыбке при виде первого же вошедшего, локти прочно покоятся на полированной крышке стола – директор директоров, плоть от плоти института, отрада всех сотрудников, вечный и неизменный, если не считать того, что сегодня он облачился в парадный костюм. Не приходилось сомневаться, что Чиддингфолд по-прежнему был таинственным источником власти и могущества, а он, Нунн, по-прежнему оставался узаконенным каналом, по которому текли эти власть и могущество, изменяя облик всего мира. Славный день пройдет своим чередом, триумфально и неотвратимо. Простые, но решительные меры предосторожности, продуманные Нунном, чтобы обезвредить зловещую угрозу, нависшую над церемонией, выбраны правильно.
Нунн подвел черту под благочестивыми размышлениями. Он выпрямился, постучал, вошел в дверь.
– Добрый день, директор, – сказал он. – Время не ждет. Час настал. Мне кажется, все мы готовы, не так ли? Надеюсь, пока я играл в гольф, не было никаких ЧП? Очень здорово. По-моему, можно потихоньку топать в конференц-зал на маленький междусобойчик с начальниками отделов.
Чиддингфолд склонил голову, и они потопали потихоньку, и Нунна снова охватила благоговейная радость при мысли, что власть, нисходящая к нему от Чиддингфолда, чудотворно действует даже на самого Чиддингфолда.
В конференц-зале их ждали собравшиеся начальники отделов, чопорно сидевшие в парадных костюмах. Ребус накрутила себе какой-то невообразимый перманент, и лицо ее выглядело неудачным, наспех сделанным привеском к нему. Миссис Плашков все репетировала внутреннюю невидимую улыбку, не сознавая, что при каждой такой попытке на губах у нее призраком возникает улыбка видимая. Голдвассер все прокашливался. Часы показывали половину третьего.
– Добрый день, – с застенчивой улыбкой поздоровался Чиддингфолд. Он опустил свое массивное тело на стул во главе стола, подпер голову руками и погрузился в неизбывное молчание.
Нунн успел уже вынуть из кармана тоненькую книжицу, озаглавленную “Молитвенник регбиста”.
– Господи! – требовательно взмолился Нунн.
– Боже ты мой! – невольно вырвалось у Ребус.
– Господи! – повторил Нунн. – Выйди с нами на сие оспариваемое поле. Направь стопы наши по путям твоим, когда мы пасуем мяч. Будь с нами в свалке. Не покидай нас в строю. Вселись к нам в ключицы и защити наши коленные чашечки. А если суждено нам получить травму и пасть, то прими нас в добрые и вездесущие руки свои.