В комнате с голыми стенами, на третьем этаже Замка, жила одиноко Лида Шарон, корпела над толстыми книгами, заваривала горький чай и писала восторженные письма "товарищам" в Нью-Йорк. Этой девушке было двадцать семь лет, ее волосы были жестки и кожа лоснилась; руки и ноги ее были покрыты темными волосками, и она всегда носила свободные блузы, которые делали ее похожей на медведя; но глаза ее смотрели проникновенно и нежно. Она была дочерью старозаветного еврея из маленького городка в Миссисипи, который по целым дням сидел, поджав ноги на стуле, и чинил дамское платье. Эмили Болтон нашла ее в Нью-Йорке, где она кончала педагогическое училище и зарабатывала свой хлеб и кров как прислуга в еврейской семье, лишь немного менее бедной, чем она сама. Эмили Болтон считала, что лучшей учительницы у нее еще никогда не было, и она не ошибалась.

Лида никакого внимания не обращала на Теодору и Маркэнда. Сталкиваясь с ними в парке, она с подчеркнутой поспешностью проходила мимо; а когда они однажды заглянули в Замок, думая, что она скучает в своем одиночестве, она захлопнула толстую книгу и попыталась быть вежливой. Лида презирала Маркэнда, "типичного либерала", как она его окрестила. Теодора вызывала в ней сожаление и не нравилась ей; но она нравилась Тед.

Как-то вечером Тед выскользнула из павильона и пошла в Замок. Лида Шарон лежала на животе в неосвещенной большой зале на полу перед камином и глядела в огонь. Она вскочила, как потревоженный зверь.

– Я вам помешала?
– сказала Тед.

Лида не пыталась возражать.

– Что вам нужно?

– Господи, дорогая моя, ничего особенного! Мне просто пришло в голову поболтать с вами.

– Хорошо, - сказала Лида и снова опустилась на пол, глядя в огонь.

– Вы плакали, - сказала Теодора, подходя ближе.

– Какое вам дело?

– Лида, почему вы так не любите меня?

– А вы не знаете?

– Ума не приложу. Разве только это личная антипатия. Я вам никогда не делала ничего дурного, я очень ценю вас и вашу работу с детьми. Я не раз писала об этом Эмили.

– Мне не нужно ваше покровительство, Теодора Ленк.

– Что за нелепость! Как я могу покровительствовать вам? Я знаю, что вы в десять раз больше меня понимаете в педагогике...

– Все равно. Дело в ваших деньгах.

– Из-за них вы меня не любите?

– Я ненавижу ваш класс!

– И вам не стыдно?

– Стыдно?
– Лида была просто потрясена.
– Стыдно ненавидеть класс, который живет тем, что высасывает жизнь из народа?

– Но в Америке нет классов.

– Нет? А ведь вы живете в Чикаго, где пролетариат эксплуатируют больше, чем где-либо. Как это характерно для вашего класса - отрицать существование классов вообще! Вам так спокойнее, не правда ли? Легче забавляться прекрасными словами Французской революции - "свобода, равенство, братство".

– Но я ведь вам говорю, что в Америке нет классов. Мой отец начал жизнь разносчиком, с коробом на плечах. Наверно, он ничем не отличался тогда от вашего.

– У него хватило хитрости перейти в другой класс.

– Мой отец не хитрил.

– Ах, - усмехнулась Лида, - вероятно, он разбогател, потому что у него великая душа, как у Иисуса, и великий ум, как у Маркса.

– Во всяком случае, - кротко возразила Тед, - вы мне не доказали, что в Америке есть классы.

– Зато вы доказали, что их нет, тем, что ваш отец был достаточно ловок и достаточно беспринципен, чтобы переменить класс. Если вы переменили ботинки, это вполне достаточное доказательство, что ботинок вообще не существует в природе.

– Вы меня ненавидите, правда?
– Тед улыбнулась.

– Я вам сказала: я ненавижу ваш класс, - а это начало прозрения.

В дверях стоял Маркэнд; он тихо вошел и сел поодаль от камина и обеих женщин.

Его присутствие изменило настроение Тед; девушка назвала ее отца "ловким и беспринципным". Теперь это не давало ей покоя, теперь она должна была взять верх над Лидой.

– Если вы так ненавидите нас, зачем же вы работаете в школе? Эмили гораздо большая аристократка, чем я. И большинство учеников - дети аристократии.

– Скажите лучше - буржуазии... Вы не аристократы.

– Отлично. Зачем же вам, если вы нас так ненавидите, работать в буржуазной школе?

– Чтобы учиться, конечно, - сказала Лида.
– Вы - правящий класс, только у вас и была возможность развить свой ум, создать культуру. Я хочу взять от вас все, что у вас есть. И когда придет пора, я употреблю это против вас.

Ее слова прозвучали так зловеще, что Тед в замешательстве не сумела ей ответить.

– Но вы не думайте, - сказала Лида, - я не забываю о том, что такое эта школа. Это место, где правящий класс играет в справедливость, чтобы прикрыть свои преступленья; где он может показывать своим отпрыскам красоту, чтобы прикрыть собственное безобразие. И весь анархизм Сайреса Ленни и Эмили Болтон тоже только наркотик для буржуазии, которая хочет удобств и покоя. Они говорят о свободе, но они позаботились тщательно закупорить эту свободу в школе, а не идут бороться за нее на фабрики и в шахты. Они позаботились, чтобы нигде не упоминалось о классовой борьбе, без которой "свобода" и "справедливость" - пустые слова.