Маркэнд продолжал смотреть на него непонимающими глазами.

– Вы тоже ИРМ?
– спросил он.

– А как же!
– сказал Лоуэн.
– Но только угольные копи - это не по моей части. Слушайте, а вы кто такой?

– Я из Нью-Йорка... Всю жизнь сидел на теплом местечке. А потом нашло на меня что-то, я смылся - и вот бродяжу.

– Что ж, видно хорошего человека.
– Лоуэн хрустнул цыплячьей косточкой и принялся высасывать мозг. В его черных глазах почти не было видно белков... как у оленя.
– Но послушайте! Вам бы надо знать про уоббли.

– Расскажите мне.

– Слыхали вы когда-нибудь о борьбе классов?

– Каких классов?

Лоуэн засмеялся.

– Да вы, должно быть, вывелись в инкубаторе, а? Никогда не слыхал о борьбе классов!
– Он откусил сразу пол-яблока.
– Надо бы вам знать, приятель, что мир делится на два класса: хозяева, у которых есть все, и мы, у которых нет ничего.

– Это я знаю, хоть, правда, никогда особенно не задумывался над этим.

– Ну вот, как, по-вашему, борются эти два класса друг с другом или нет?

– Вероятно, должны бороться. Но я этого не вижу.

– Ладно, слушайте. Как вас звать?.. Слушайте, Маркэнд...
– И Дэвид Маркэнд получил первый урок теории социальной революции.

Когда они дошли до фермы старика, Маркэнд сказал:

– Он кинется нам на шею. Когда я утром уходил, он чуть не плакал.

Дог радостно бросился навстречу Маркэнду. Фермер отворил дверь, но тотчас же с силой захлопнул ее.

– Что за черт?
– сказал Маркэнд.

– Старый дурень!
– засмеялся Лоуэн.
– Он решил, что вы вернулись с приятелем, чтобы обчистить его.

– Я ему объясню.

– Ну его к черту! Пошли в амбар! Он не заслужил хорошего общества.

– Он всю ночь не уснет, если будет знать, что мы тут.

– И пусть его умрет со страху.

– Но ведь тогда некому будет накормить нас.

Это подействовало на Лоуэна.

Отворилось слуховое окно над дверью.

– Что вам нужно?
– сказал старик, высунув из окна винтовку.

– Нам-то ничего, а вам, видно, нужен кролик!
– закричал Ларри Лоуэн и принялся прыгать взад и вперед, как заяц, и дог, изумленный и заинтересованный, прыгал за ним.

– Ну же, ну, стреляйте! Не может же кролик сидеть тут до утра.

– Шевелите мозгами, старина, - сказал Маркэнд.
– Разве мы похожи на воров?

Они ели поджаренную ветчину, тыквенный пирог, картофель, ржаной хлеб, густо намазанный соленым маслом, пили сладкий сидр.

– Моя жена, - говорил старый фермер, - пока не слегла в постель, великая была мастерица стряпать.

И Маркэнд понял, что в этом доме-гробнице изобилие пищи составляло часть ритуала. Лоуэн продолжал поддразнивать старика, не сразу находившего ответ.

– А циклонный налог вы уже уплатили?

– Циклонный налог? Это что такое?

– Плохо, плохо, если не уплатили. Вы знаете, ведь теперь изобрели способ управлять циклонами. Вот кто уплатил циклонный налог, от того циклон будут отгонять и напускать на тех, кто не уплатил.

– Моя жена, - говорил старик, - весь дом переделала, как пришла в него новобрачной. Раньше он неказист был, мой дом. А она любила красивые вещи. Она сама была красивая...

– За что же вы любили ее?
– спрашивал Лоуэн.
– За то, что она была красивая, или за то, что она была ваша?

Старика бросило в дрожь.

– Когда она слегла, - он обращался к одному Маркэнду, - все осталось, как раньше. Она во всем требовала порядка. И волосы причесывала всегда, точно в церковь собиралась.

– Бьюсь об заклад, что ваша жена не так уж вас обожала; разве что тогда вы были совсем другой, - сказал Лоуэн.

– Я заботился о ней... Я ей покупал красивые шали, чтобы она могла кутаться в них, лежа в постели.

– Это-то верно, - сказал Лоуэн, - когда она заболела, вы о ней заботились. А вот когда она была молодая и здоровая, что вы делали или что вы забывали делать?!

Старик лишь смутно догадывался, о чем говорит Лоуэн, и не обращал на него поэтому большого внимания; он продолжал рассказывать. Но Маркэнду стало не по себе: куда же девалась его симпатия к трогательно преданному старику? Почему в нем вызывал симпатию и зависть Лоуэн, "революционер-бродяга", как он себя называл, - человек, так грубо нарушавший законы благодарности и уважения к старшим?..

Да, Лоуэн нравился ему. Но при чем здесь эта дымная комната, в которой он сидит? Здесь воздух спертый, как в доме старого фермера, а пахнет еще хуже, и никому не приходит в голову отворить окно. Воздух такой спертый, что вот-вот взорвется.