Вопрос такой странный, а слова вроде бы добрые, но хлесткие. Так и отливают подоплекой: разве едят те, кто не хочет жить. В вопросе не было запоздалой заботы, которую я так ждала, за которую простила бы всё на свете. Поэтому тишина разлилась оглушающей, такой, когда барабанные перепонки устают больше.

— Я пойду… — Неуверенный голос Вари размотал неловкость, спас меня от ответа.

Хотелось её остановить, попросить, чтобы осталась. И я даже обернулась, но слова застряли. Нет, нельзя, нужно поговорить с мамой. Кивнула Варе с благодарностью. За всё, просто за всё, что она сумела сделать для меня этим поздним вечером.

— Конечно, Варенька. Спокойной ночи! — Откликнулась мама, её голос звучал теперь ближе, она обошла стол и села на стул, который освободила Варя.

Дверь захлопнулась, мы остались одни.

— Мия, ты так нас сегодня напугала… — Вечер перестает быть томным, настроение провалилось в тартарары.

У меня возникло далёкое ощущение, будто происходит со мной, но я смотрю на себя со стороны: вхожу в речку, звенящую бурным потоком, ног касается холод глянцевых скользких камней.

— Чем? — После некоторой паузы всё же спрашиваю, второй раз отмалчиваться нехорошо.

— Как чем? Ты же могла… — Мама осекается, наверное, хочет, чтобы я помогла, продолжила за неё.

— Да, я могла не попасться на крючок Оли, Инги и других девочек.

Смотрю на маму, на её лице пролегла глубокая тень, свет от бра был не таким всесильным и придавал ей не добрую таинственность, как до этого Варе, а мрачное отчаяние.

— Мия, о чём ты? Они же тебя спасли! — Вскрикивает, но потом резко замолкает.

Мы не привыкли разговаривать на повышенных тонах, криком ничего не решить, а докричаться до неверящего, неслушающего — такое гиблое дело…

— Мама… — Глубокий вдох, собираю силы, чтобы голос не дрожал. — Я ничего никогда себе не резала, не отрезала и не собираюсь. Это девочки, это Оля всех настроила против меня, они подловили меня в туалете и… произошло то, что произошло.

Мама нахмурилась, в её глазах читалось неверие, недоверие к такой правде. И я попыталась усилить свою позицию:

— Мамочка, ты же понимаешь, что я не буду наговаривать на неё, мне это вообще не нужно. Поэтому это правда!

Теперь замешательство, едва заметная растерянность, мои слова пошатнули уверенность в принятой версии.

— Мия, но и Оле ведь это не нужно. — Увидев мой нахмуренный лоб, запнулась, но потом продолжила мысль. — Она мне всё рассказала. Всё, как было. Мия, ты такие страшные слова говорила. Я понимаю, тебе тяжело, и…

И нога моя оступается, я срываюсь в этот бушующий поток, ледяной, быстрый, безжалостный. Ухватиться за камни не получается, рука соскальзывает, коряги тоже попадаются бесчувственные.

Мама не приняла мою версию. Не захотела принять. Я её не перебивала, хотела, так хотела, но потом отлегло. Поэтому я совершенно спокойно спросила:

— Почему ты мне не веришь?

— Мия, я ведь хочу тебе помочь… На тебя всё так навалилось в этой четверти. Но я ведь с тобой, ты всегда можешь рассказать мне, вместе поплачем, посмеемся, заговорим, кого нужно, или отговорим.

— Почему мне не веришь? — Мой голос невольно стал стальным, безликим, требующим не раскаяния, а объяснения. Но мама эту грань не поняла.

— Мия, я… знаю, это может быть не выход, но ты… ты посмотрела буклеты о новой школе? — Я нетерпеливо откинулась на спинку стула, напор мамы поутих, но она быстро оклемалась и продолжила. — Мне Лёня рассказал, мы с ним обсудили, школа хорошая, скоро выпускной класс, непростой, нагрузка прибавиться, нужно себя поберечь, а там… есть все условия для учебы.

Как я удержалась, чтобы не закатить глаза, чтобы не наорать, не знаю. Не знаю… Но обидные слова всё равно слетели с губ.

— Мама, у тебя всё хорошо? Что за свинью ты мне подкладываешь?

— Мия! — Предупредительная строгость.

— Разве не так? Я не хочу переходить в другую школу. Пусть она будет хоть самой лучшей на планете!

— Мы хотим, как лучше. Мы же видим, как тебе сложно, ты не привыкла к такому…

— Да, ты права, я не привыкла оправдываться, когда мне не верит собственная мать! — Не выдерживаю, перебиваю.

Да, не положено. Да, невоспитанно. Да, всё это да! Хоть сто тысяч раз да, назад не переиграю!

Бурный поток несёт меня всё дальше, мимо всевозможных спасений, ограждения, мимо того крепкого дерева, что склонилось у самой кромки воды, свесив свои ветки над самой её гладью. Мама могла бы стать таким деревом, спасти, протянуть веточку, но подул ветер и расчесал крону, не давая помочь мне.

— Мия! Как ты так можешь?

— Ты предала меня тогда, сразу не поверив, что ничего ужасного и распутного не произошло, что никакого разврата не было. Ты и сейчас меня предаешь! А я всё время переживаю, как бы тебя не огорчать, как бы меньше хлопот принести, как бы не обидеть, не припомнить, не задеть за больное.