водяной пыли на ветру любой зонтик бессилен, а ночью, когда слабенький погодный «плюс» превратится в «минус», все возможные поверхности покроются тонким слоем льда — и тогда горожан с утреца может ждать нелюбимый автомобилистами День жестянщика.

Профессорский «Йети» стоял в одном из уголков Самаровского Чугаса, в котором в будние дни легко было встретить гуляющих любителей подышать свежим воздухом, приятно побродить по усыпанным хвоей дорожкам, а то и покормить белок. Белкам в городской черте привольно — особенно в парках, где находится масса желающих поделиться городским благосостоянием в виде семечек и орешков. И временами эти белки настолько наглые и избалованные, что простых семечек не возьмут, а орехи примут только чищенные. Правда, сейчас, после теплого и сытного лета, они и в ус не дули, игнорировали контакты с человеком и посматривали на жалких двуногих с известной долей снисходительности.

Лозинский приехал в лес не с целью прогулки. Ему просто нужно было отдышаться и обрести душевное равновесие после встречи с Аллой, в девичестве Новиковой, а теперь носившей фамилию второго мужа — Торнеро. Первый действительно был дипломатом и политиком, а кем второй — на этот счет женщина не захотела вдаваться в подробности.

Лес помогал в нехитром, но целебном действии, поддерживал, ободрял, успокаивал. Только покинув большой город с его суетой и урбанистическими радостями в виде разве что коротких воскресных пробежек в парке, Антон с удивлением ощутил, как по-настоящему остро не хватало общения с реальным, живым лесом, где долгими годами складывались естественные взаимодействия между всеми компонентами природной среды. А сколько нехитрых радостей скрывается в словосочетании «поехать в лес»! Собирать грибы, рвануть на рыбалку и, да — кормить ненасытных комаров тоже. Хотя лучше бы без них. Это не те коварные и чахлые городские комарики, плодящиеся в насыщенных влагой подвалах многоквартирных муравейников, нет! Да здравствуют честные, порядочные, нагло звенящие, предупреждающие о своем появлении чуть ли не за сотню метров! Встретив в Москве бывшего коллегу, Лозинский с детским упоением рассказывал о гигантских кровососах, которых можно ловить на лету руками, да так, что в сжатом кулаке с одной стороны будет высовываться комариный нос, а с другой — лапки.

Естественно, ничего подобного в природе не существовало, а Антоновы байки о Ханты-Мансийске и окрестностях сочинялись в ответ на пренебрежительные и едко-шутливые высказывания родни и старых друзей о том месте, куда потомственный москвич переехал на какое-никакое «пэ-эм-же»:

— … куда ты забрался, там же одни вагончики вахтовиков и снегу по уши!

— … а валенки ты на ночь снимаешь?

— … говорят, там едят сырую рыбу, а потом у всех глисты. Ну, естественно, сетями руки вытирают, откуда там цивилизация.

— … на работу на оленях теперь ездишь?

— … а медведи ходят по улицам?

На все подначки Антон придумывал такие пояснения, что у вопрошающих шутников не только уши в трубочку сворачивались, у них волосы вставали дыбом. Во всех местах на теле, да. Умеренно правдивым был разве что ответ положительный относительно медведей, которые частенько бродят по окрестностям некоторых городов ХМАО, порой ошиваясь в паре сотен метров около нефтяных месторождений или дачных поселков. Там, где есть люди, есть и доступные источники пищи — мусорные баки. И вот тогда можно ждать разных встреч, от курьезных до смертельных.

До полного возвращения душевного покоя было ой, как далеко, но из головы постепенно выветривалась тонко пахнущая «Шанелью» атмосфера квартиры-кокона. Ее вытеснил смолистый запах пропитанного холодным дождем леса, в котором сейчас Лозинский находился не один. На пассажирском сидении «Йети» расположилась Ману, а маршрут, которым нужно было следовать автомобилю, изначально лежал вовсе не в лес.

Падали с кончиков сосновых веток тяжелые капли, приглушенно стуча по лобовому стеклу и крыше «Йети».

— Почему ты хочешь позволить это с собой сделать? Зачем?! — недоумевал профессор. — Заплатить за чужое благополучие своей жизнью и, возможно, душой?..

Женщина сидела рядом. Короткая курточка, так похожая на летную куртку самого Лозинского, только в огламуренном женском варианте, очень шла ей, как и пестрая вязаная шапочка какого-то хулиганского фасона. Впрочем, шапочку она сняла сразу, как только забралась в салон кроссовера, предварительно пристроив в багажник большую спортивную сумку. Она совершенно спокойно отнеслась к спонтанной поездке в лес и осталась в машине, пока Лозинский мокнул под дождевой пылью и дышал воздухом:

— Не люблю такую погоду. Твое место силы?.. Я подожду, конечно.

Насчет «места силы» Лозинский разубеждать не стал. А на его вопрос относительно готовности расстаться с жизнью ради будущего Аллы был дан не менее спокойный, совершенно открытый ответ:

— Моя семья больше ничего не должна картелю Гольфо. Отец жив и делает легальный бизнес. Младшие братья тоже живы, — не в банде, не в тюрьме, а в престижном колледже. Я же сама… прожила последние десять лет не парализованной в инвалидной коляске, а активной и радующейся жизни. После перелома мой позвоночник собрали буквально по частям. Все благодаря сеньору Торнеро, ее мужу. Здесь обошлось без brujeria, Прим. авт.: колдовства, исп. это был вопрос политики и денег. Было дано слово, что в случае необходимости сеньоре Торнеро наша семья окажет любую помощь — без ограничений. И вот она попросила помощи… Одна жизнь — невысокая цена за все, что для нас сделали. После отца я старшая в семье… И это — мое решение.

Вот оно что! Семейные дела с криминальной окраской. Какие такие дела связывали семью Мануэлиты со вторым мужем Аллы, знать не хотелось совершенно. И не хотелось думать о том, с чем мог быть связан перелом позвоночника смуглой подружки гангстера. Похоже, подсознание Антона само выдало это прозвище, нечаянно попав в точку. Только, наверное, «подружку» надо заменить на «дочь»… Тем не менее, сдаваться профессору не хотелось в той же степени, в какой не было желания знать все подробности чужих проблем, связанных с каким-то картелем со звучным названием.