Как это водится у друзей детства, он иногда ухитряется понимать меня без слов.

– Ты тушкой его повезёшь?– спросил он.

– Нет.

– Инструкция рекоменует тушкой.

– Нет, пусть живёт.

– Дело твоё.

Мы взялись за ручки радиометра.

– Ити-нин – абэ!

Мусен-кодзикей (сейчас, при переноске, называть радиометр “мусей” не поворачивался язык) был тяжеленный, как стопка свиновых пластин. Антенна с котом болталсь в пазах. Мы вынесли его в холл, пинком отворили дверь и шагнули в яркий полдень.

Я на всякий случай обернулся вправо. Башня была на месте. Марева не заметил.

По идее, нам всегда сообщали о начале испытаний. И всё равно на моей памяти было три случая, когда волны шли без предупреждения и приходилось гнать на полной скорости под бодрящий вой тревоги.

На базе тоже не знали, почему так бывает. Ватанабэ предполагал, что он эхо от других испытаний, которые идут в параллельных эвереттовых реальностях.

Может быть, там сейчас гибнут целые вселенные.

И тут я оступился.

– Розу мо-нэ!

Ящик перекосился, антенна двинулась. Она не была рассчитана на кота. Кракнула, вывалилась, рухнула на ступеньку и раскололась надвое, как орех. Кот прыгнул наружу и взлетел на крышу.

– Ох, ну и ксо!– а что мне ещё сказать?

– Понесли до “таблетки”,– сказал Москаль-Ямамото.

– Нет, конечно же понесли. Я не возражаю.

Поднатужились и загрузили в багажник. Нового мусен-кодзикей у нас с собой не было.

Придётся везти сюда новый. Но это не страшно. Это наша работа.

– Пошли за антенной,– сказал Антон.

– И за котом.

– Это Шрёдингер,– Москаль-Ямамото произнёс это, даже не глядя в мою сторону,– Кот нашего главного айну.

– Наш айну в своей вилле почти не живёт.

– Айну не живёт, а кот живёт.

Мы опять подошли к парадному входу. Кот сидел на прежнем месте.

Москаль-Ямамото поднял с земли разломанную антенну.

Я смотрел на кота. Он вылизывался. Я пытался ни на секунду о нём не забывать.

– Кис-кис-кис-кис…

Кот посмотрел на меня и прыгнул в сторону.

Я тоже прыгнул. Кот летел по дуге, а я – так, чтобы угол между мной и котом был один и тот же. Вытянул руки, как футбольный вратарь в решающую минуту…

И поймал.

Кот был у меня в руках. Он вырывался и царапался, но это уже не важно.

Москаль-Ямамото потянул за хлястик. Я поднялся. Когда руки заняты котом, и этот кот рвётся на свободу, подниматься с земли непросто.

Мы вернулись к “таблетке”.

– Я веду?– спросил Москаль-Ямамото.

– Ну разумеется. Я же с котом.

– Надзо суппэ, как говорил Чернышевский!

Мы тронулись. Развернулись и поехали обратно той же дорогой.

– Живого кота надо будет в карантин,– сказал Москаль-Ямамото,– Ещё не поздно сдать тушкой.

– Ты не любишь животных?

– Люблю. Просто предупредил. И обязательно сообщи Флигендберду.

– Флигенберду? Профессор вернулся?

– Вернулся. А что это значит?

Кот внимательно следил за дорогой.

Я обернулся и ещё раз посмотрел на Штырь. Объект-104 всё так же пересекал небосклон.

– Новое испытание?

– Верно,– Антон улыбался,– Может быть, на этот раз получится взорвать эту несчастную планетку.

Пропускной пункт. За тёмными стёклами голова Соноко-сан над коллекционным томом манги. Яойной, разумеется.

Москаль-Ямамото просигналил трижды.

– Выпускайте!

Дежурная, не глядя, повернула рычаг. Ворота разъехались.

– Поздравляю,– произнёс Москаль-Ямамото, когда ворота закрылись,– Этот был наш тридцать шестой боевой вылет.

– Тридцать седьмой,– ответил я и начал гладить кота, чтобы успокоиться.

– Тот не считается. Он был нулевой. Я за сишную нумерацию.

– Я тоже паскаля не признаю. Что ты мне хотел сказать?

– Когда?

– Когда выезжали.

– А, хоу на но!

Я отцепил хвост.

– Говори, не томи.

– Наш беглый Пачин,– Антон сделал паузу, словно искал нужное слово,– скоро снова появится в новостях.

– Продолжай.

– Что продолжать?

– Что Пачин постоянно влезает в истории, я знаю с девятого класса. Не такая большая тайна, чтобы говорить её только снаружи.