В прозекторской очень чисто и тихо. Старомодные гранитные столы пахнут дезинфекцией. И дежурный, и безмолвные санитары – сплошь японцы. Наверное, здешние должности передают по наследству.

– Q-57,– говорит краболовка. Даже форменные белые бахилы кажутся на её ножках частью обязательной униформы.

Тело выехало из шестиугольной ячейки холодильника. На скукоженных пальцах ног сильно отросли ногти. Санитар без предупреждения стащил простыню с головы.

Я посмотрел. Это оказалась не так страшно. Потому и не предупредили, что в таком виде он не пугал.

– Вы знаете этого человека?

Можно было не наклоняться – всё ясно и так. Побородок, виски, чёлка – такие же, как я увидел в первый день саппорского лицея. Только немного выросли и кожа теперь сухая.

Для порядка я склонился над знакомым лицом. Оно так и застыло в немом удивлении.

– Узнаю. Это он.

– Что за “он”?

– Мой друг по Лицею. Судя по обстановке,– я вдохнул морозный воздух из камеры холодильника,– покойный.

– Назовите имя и род занятий опознанного вами друга.

– Григорий Пачин. Я не зню, чем он сейчас занимается.

Краболовка сделала рукой знак. Я не успел разглядеть, какой.

Санитар щёлкнул мышкой и Пачин уехал обратно ячейку.

– Как вы познакомились?

Я не выдержал.

– Хватит! Это всё есть в моём личном деле!

– Прежде, чем ехать сюда,– сказала краболовка,– я запросила центральный архив Саппоро. Правоохранительные органы не располагают его досье. Человек, которого вы назвали Григорием Пачиным, ни разу не привлекался к ответственности.

Мне казалось, что она врёт. Но неясно, зачем.

– Мы познакомились в первом математическом лицее Северное Сияние.

– В каком году это было?

– Это был 1992. Мне исполнилось четырнадцать, когда я поступал.

– Вы помните обстоятельства знакомства?

– Мы оказались в одном классе. Можете проверить по спискам учеников. Мы жили в общежитии, наши дела точно остались в архиве.

– Продолжайте. Вы учились в одном классе. Что далее?

– Потом мы все поступили в Новосибирск. Все четверо.

– Четверо?

– Простите…

– Вы упомянули себя и покойного Григория Пачина. Но кто были остальные двое?

– Это не важно.

– Это важно. Кто были остальные двое?

Я молчу. Краболовка вышла из холодильной и зашагала в конец коридора, к чёрной двери без номер. Руки у неё были в карманах.

Я тащился за ней.

У неё оказался свой ключ. За дверью – тесный кабинетек, куда еле-еле поместились стол и два стула. Окон нет, и кажется, что ты очутился в подвале.

Я сел спиной к двери и понял, что уже не выдерживю.

– Остальные двое – это Такэси Ватанабэ и Антон Москаль-Ямомото,– сказал я,– Последнего вы уже допрашивали. Я не понимаю, зачем эти вопросы.

– Моя обязанность – сличить все версии.

– Можете считать, что Москаль-Ямамото сказал вам всё, что мог сказать я. Мы всё равно были вместе, я не думаю, что знаю о покойном что-то, чего не рассказал он. И я не думаю, что он вас дурил сознательно. Запишите это в протокол – и оставьте меня в покое!

– То есть история про центрифугу – это тоже правда?

– Что за история про центрифугу?

– Давайте вы всё-таки ответите на мои вопросы. Покойный Пачин поехал вместе с вами в Нобосибирск верно?

– В Новосибирск.

– Приношу свои извинения. И что случилась дальше?

– Мы учились все четверо. Потом случилась авария. После неё наши пути разошлись

– Какая авария имеется в виду?

– Волна.

– Простите?

– Я имею в виду аварию во время испытаний на Башне. Это случилось в 1996 году.

– Я помню эту аварию. Скажите, покойный Пачин присутствовал на Хоккайдо в момент аварии?

– Нет. Он остался в Академгородке.

– Где расположен Академгородок?

– Это возле Новосибирска. Там было наше общежитие.

– Что случилось потом?

– После аварии Пачин сказал, что не может это оставить и попытался устроится волонтёром. Ему дали академический отпуск, разрешили всё пересдать. Через год, когда я сдавал государственные экзамены, он, насколько я помню, бросил университет уже окончательно.

– Вы знали, что он вернулся на Хоккайдо?

– Не знал.

– Он интересовался политикой?