По сути, наоборот, наблюдая за работой дедушки, я поняла, что не все нам поддается. Есть определенные вещи, к которым ты делаешь подходы с самых разных сторон и не надеешься на немедленный результат. Выполняешь свою работу, чего бы тебе это ни стоило.

Я никогда не ожидала преуспеть в токарном мастерстве и не думала, что переключусь на изготовление мебели. Более того, я подозревала, что вряд ли смогу зарабатывать этим на жизнь. Даже дедушка, чтобы нам хватало, регулярно подрабатывал ремонтом. Однако мне повезло уже в начале карьеры: фотографию моего самого эффектного обеденного стола опубликовали в журнале «Архитектурный дайджест», и я смогла занять определенную нишу, прославившись среди жителей центра Нью-Йорка. Как объяснил мне один знакомый дизайнер интерьеров, моим клиентам хотелось тратить кучу денег, декорируя свои дома таким образом, чтобы они производили прямо противоположное впечатление. И с этим мои шедевры в деревенском стиле справлялись как нельзя лучше.

Со временем моя преданная клиентура значительно расширилась, распространившись на другие прибрежные города и курортные городки: Лос-Анджелес, Аспен, Ист-Хэмптон, Парк-Сити, Сан-Франциско.

Так мы с Оуэном и познакомились. Его привел Эйвитт Томпсон, гендиректор технологической компании, в которой работал Оуэн. Эйвитт и его жена, неописуемая красавица по имени Белла, по праву считались моими самыми преданными клиентами.

Белла любила шутить, что она – трофейная жена. Это было бы забавно, если бы она не подпадала под данное определение по многим параметрам: бывшая модель, по возрасту лет на десять моложе взрослых детей Эйвитта, родилась и выросла в Австралии. Мои работы стояли в каждой комнате таун-хауса в Сан-Франциско, где они жили с Эйвиттом, и в недавно построенном загородном доме в Сент-Хелене, маленьком городке в северной оконечности долины Напа, где Белла любила уединяться.

С Эйвиттом я виделась несколько раз, до того как он заявился ко мне в мастерскую вместе с Оуэном. Они прилетели в Нью-Йорк на встречу с инвесторами, и Белла велела им заодно взглянуть на пристенный столик с закругленными краями, который я сделала для их супружеской спальни. Эйвитт понятия не имел, что именно должен выяснить – вроде бы прикинуть, сочетается ли столик с каркасом кровати – каркасом, на котором будет лежать натуральный органический матрас за десять тысяч долларов.

Честно говоря, Эйвитта этот вопрос особо не заботил. Он зашел в мастерскую в строгом синем костюме, с намертво залаченной седеющей шевелюрой, не отрывая от уха телефон. Бегло взглянув на столик, прикрыл динамик рукой.

– Неплохо. Значит, договорились?

Не успела я ответить, как он направился к выходу. Оуэн, напротив, задержался. Мастерская произвела на него неизгладимое впечатление, и он внимательно рассмотрел все мои работы.

Я наблюдала за ним и удивлялась, глядя на странную картину: долговязый загорелый парень с копной светлых волос, в поношенных кедах «Конверс» и модном деловом пиджаке. Такое чувство, словно он свалился прямо с доски для серфинга, напялив на ходу накрахмаленную сорочку и пиджак.

Поймав себя на том, что разглядываю его слишком пристально, я поспешно отвернулась. Оуэн тем временем подошел к предмету моей особой гордости – добротному обеденному столу в деревенском стиле, который я использовала в качестве рабочего. Большую часть столешницы занимали компьютер, газеты и инструменты, и нужно было как следует постараться, чтобы разглядеть сам предмет мебели.

Оуэн обратил внимание и на твердое красное дерево, из которого я выстругала столешницу, и на слегка высветленные уголки, обитые железом. Был ли он первым посетителем, заметившим стол? Конечно, нет. Но он первым склонился, как частенько делала я, и провел пальцами по острым полосам металла.

– Ай!

– Знали бы вы, как приятно наткнуться на него посреди ночи, – заметила я.

Оуэн встал и напоследок любовно похлопал по столешнице. Затем направился ко мне и подошел так близко, что я даже опешила от его прыткости. Наверное, мне следовало смутиться – я стояла перед ним в майке без рукавов и заляпанных краской джинсах, волосы собраны в небрежный пучок, из которого выбились немытые локоны. Впрочем, под его взглядом я ощутила и нечто иное.

– Итак, – начал он, – какова ваша цена?

– Вообще-то образец выставочный и не продается, – ответила я.

– Потому что он травмоопасен?

– Именно.

И тогда Оуэн улыбнулся. При виде этой улыбки мне вспомнились все дурацкие поп-песни. Дело не в том, что она озарила его лицо, затронула мои душевные струны или заставила сердце выпрыгнуть из груди – ничего подобного! Просто здесь, на Грин-стрит в центре Манхэттена, я редко встречала такую улыбку – щедрую, детскую, добрую. Да что там, таких на Манхэттене вообще не бывает!

– Значит, продажа стола не обсуждается?

– Увы, нет. Впрочем, я могу предложить вам что-нибудь еще.

– Как насчет мастер-класса? Вы могли бы показать мне, как сделать такой самому, разве что с чуть более мягкими углами… Я подпишу отказ от претензий. Любые травмы – на мой страх и риск.

Я изрядно смутилась. У меня возникло чувство, что мы говорим вовсе не о столе. Более того, я была в этом совершенно уверена – насколько может быть уверена женщина, которая целых два года готовилась выйти замуж за мужчину, а потом поняла, что он ей не подходит. Причем за две недели до свадьбы!