Грудь сотряс глубокий прерывистый вдох. Виктор Павлович скосил глаза на соседние кресла – не заметил ли кто-нибудь?– полуповернулся налево к иллюминатору, всецело отдаваясь воспоминаниям…

Приобщение к Великому Будущему началось в первых числах сентября, как и полагалось в те времена, с двухнедельной командировки в подмосковный совхоз на уборку урожая картофеля.

Жили по-свински на нарах в «вернувшемся с войны» сарае с продувными полами и битыми стеклами окон, каждое из которых не давало возможности не видеть главенствующее на дворе споткнувшееся строение – туалет,– род зловонного забулдыжного пьяницы-бомжа с подступающим к горлу рвотным зарядом; воду таскали ведрами с неближней водокачки… Но, черт возьми, весело же было!

Работали без выходных с утра до вечера: часть ребят (поголовно парни) – на комбайнах в поле, часть (в основном, девушки) сортировала поступающий урожай на овощехранилище. Бригада Виктора (смешанная, к обшему удовольствию) занималась зачисткой полей после комбайнов.

Начальством предполагалось, что каждый будет добросовестно копаться по локоть в земле, в поту добывая уклонившиеся от лап железного чудовища клубни и бережно складывая их в ведерко. Переть ведрище на пупу до стоящего неподалеку трактора, ссыпать его в телегу и радостно возвращаться на полюбившуюся борозду – и так с девяти до девятнадцати, включая полевой обед. Туда-сюда, оттуда-досюда. Как челнок. Как дурачок. Как потеющий болван. Как перетирающий зубами земляную пыль болвано-дебил. Впрочем, последние несколько слов выражают собой высказываемую под нос и смягченную автором реакцию несознательного, эксплуатируемого задарма класса.

Но ребята быстро усовершенствовали производственный процесс. Теперь он выглядел так: девчонки выкидывали «желающие» покинуть поле картофелины вдоль-рядом с бороздой, не применяя насилия к прячущимся в земле экземплярам; парни сгребали подготовленные к эвакуации кучки прямо ведром; а затем полное ведро металось в стоящего на кузове тракторной телеги принимающего. Тот подхватывал снаряд вверх дном за бока, меняя его траекторию и ссыпая прямо в полете, равномерно заполняя объем; пустое ведро летело обратно точно в руки хозяину.

Вот это было загляденье: со всех сторон летят мастерски пущенные ведра-снаряды; а наверху творит чудеса виртуоз-жонглер! Опять же и физподготовка – лучше не придумаешь.

Поработали так минут тридцать и в припольную траву упали все вместе на полчаса отдыхать: шутки, приколы, смех до слез. И до самого до вечера: грязные и загорелые, шутящие сами и от души смеющиеся над шутками друзей. И время не успевали мерять – летело, как ураган.

После работы все – кто пешком, кто в кузове попутных грузовиков – возвращались в сарай-общагу, мылись кто как умел на затоптанном дворе и группками тянулись в столовую на ужин. После продолжали балдеть в общаге: пара-тройка парней очень даже прилично владели гитарой; иногда в сельмаге покупали вскладчину спирт, разводили в трехлитровой банке и в три-четыре приема разливали по страждущим желудкам, но не допьяна. Там, глядишь, у кого-то уже и роман завязался: гуляние под звездами, разговоры-вопросы-рассказы, рука в руке… А вот и обнимашки, и целовашки где-то, но,– по обоюдному желанию, по-легкому, с чистой душой и пока без продолжения. Оно и понятно, срок-то небольшой…

Да вот он и конец командировке подошел незаметно. Все, девчонки и мальчишки,– шабаш. Пора приниматься за науки.

Учеба навалилась плотно: каждый из шести дней в неделю – четыре пары: лекции, семинары. Через месяц пошли контрольные, через два – коллоквиумы. Отнимал время и спорт: Виктора включили в сборную университета по хоккею.

При таком жестком раскладе малейшее пренебрежение учебным процессом в виде непосещений или невыполнений грозило потерей и без того тонкой нити понимания, завалом и в итоге – выпадением из обоймы и отчислением. Стоп! Не всегда так заканчивалось, но об этом позже.

Учеба-учебой, но и соблазнов было много, особенно для иногородних: где как не в Москве можно было попасть в лучшие театры, на концерты знаменитостей или на шокирующие выставки иностранных компаний; а то и просто приобрести в фирменных магазинах невиданные у себя на родине вещи.

В результате единая, как казалось совсем недавно, в своих устремлениях общность студентов начала расслаиваться по целям и интересам, по делам и делишкам… Кто-то продолжал посещать становящиеся все более похожими на заурядные попойки вечеринки, кто-то носился по Москве, кто-то пытался изображать делягу, кто-то качал мышцы в спортзалах, но кто-то – и таких было подавляющее большинство – ударился в учебу. Ударился, но по-разному. Уже в преддверии первой сессии из студенческой массы сформировались четыре основные группы.

Первая, малочисленная, состояла из тех, кто попал на свое место: учеба им давалась легко и в удовольствие; и они фатально все дальше уходили вперед от остальных. Вторую, самую большую, представляли желающие учиться и закончить университет во что бы то ни стало: они не пропускали занятия, добросовестно выполняли заданное, занимались общественной работой и во всем одобряли политику деканата, но у них, в отличие от группы первой, не было искры божьей, и они везли учебу горбом. Третью группу составляли нежелающие учиться лица: часть – из-за лени, часть – из-за несоответствия реальности ожидаемому, часть – и из-за первого и из-за второго, и из-за третьего и из-за десятого… Эта самая третья группа к концу первого курса прекратила свое существование, распалась: большинство было отчислено, остатки самоперераспределились во вторую и – упасть не встать!– в первую группы. И, наконец, в оставшуюся четвертую можно было отнести отроков, для которых выбранная специальность не являлась призванием, но – внимание!– в отличие от представителей группы 2, эти люди были одарены в чем-то другом или, в крайнем случае, умели что-то хорошо делать. При этом учебу бросать они не собирались, считая узкую специализацию в образовании не суть важной, вели себя независимо и с достоинством. Виктор Шкабардин был из этих, последних. Но, по порядку…

На первой же тренировке сборной он понял, что форма, экипировка и прочие хоккейные атрибуты приобретались либо дилетантами, либо ворами: все было дрянь. Но разбираться с этим Виктор справедливо счел опасным и потому – преждевременным и подался другим путем: связей со своими бывшими соклубниками он не терял; и его просьба о помощи нашла горячую поддержку. И без того на уровне экипированный клуб (высшая лига!) частенько бывал с играми за границей; и хорошие вещи у ребят водились. Витю совместными усилиями прибарахлили приличным хоккейным прикидом и, смеясь, отправили обратно в университет. Немым укором. Но не тут-то было. Парни из сборной сделали свои выводы: Шкабардину посыпались просьбы о содействии за деньги. Он обратился с предложением к Боре Довлатову – авторитетному в клубе защитнику из основного состава. Решили попробовать.