Теперь буду рассказывать дальше. А что, собственно, рассказывать? Родился, пошел в школу, , учился, поступил на службу, пошел в армию, потом опять работал, обзавелся семьей, опять работал и вышел наконец на пенсию. К этому можно добавить: где-то посадил дерево, ни одного не срубил, разводил цветы на подоконниках, дома не построил, хотя одно время хотел, увеличил количество членов семьи. А после всего этого по законам Природы перестал быть.Пока только в этой Вселенной. Что будет происходить с моим двойником в иных мирах я ничего пока сказать не могу. Вот когда уже окажусь там, то обязательно найду способ что-нибудь вякнуть о себе. Даже не сомневайтесь.Ну раз начал говорить, то останавливаться на первой фразе не буду, хотя то, что было со мной раньше – было почти у каждого из моего поколения. Почти. Конечно, похоже, что я занимаюсь этим только для того, чтобы убить время. И чертов сын Захарик сам не знает чем ему заняться. Ему скучно. Вот он и нашел занятие и себе, и мне. Правду сказать, это занятие придумал я сам, а он только с этим согласился. Опять же еще один повод встретиться за рюмкой чая. Буду откровенен – ждать от результатов наших встреч появления внятного, упорядоченного и стройного рассказа не стоит Так, кое-что о кое-чем.

Но я продолжаю. Наш дом был большой и серый и стоит по-прежнему на своем месте до сих пор. Его построили до войны прямо напротив такого же серого здания Гознака и, как можно было предположить, предназначали в основном для проживания его работников. На самом же деле дом строили для того, чтобы туда переселить людей, живших в здании Делового двора на Варварской площади, куда планировали поместить аппарат Наркомата тяжелой промышленности. Это было как бы временное решение для гигантского по масштабам деятельности учреждения, так как в дальнейшем предполагалось построить для него специально на берегу реки в Зарядье поражающее воображение размахом сооружение ( как известно, этот проект не состоялся). За серым домом позднее выстроили несколько домов для функционеров Совмина и ЦК ВЛКСМ, а дальше вглубь стояли двухэтажные бараки, в которых жили лимитчики-строители. Наша квартира состояла из довольно большой комнаты, расположенной в исключительно длинном и широком коридоре, коридоре гостиницы или семейного ощежития. Похоже, что так предполагалось первоначально.В те годы в коммуналках жили почти все, но в подобных коридорных условиях, мне кажется, не очень многие. В комнате мы жили впятером. Коридор был совершенно великолепный – он тянулся в пространстве между двумя подъездами, и по нему можно было ездить на трехколесном велосипеде что я и делал. Коренных москвичей в пятнадцати комнатах этого коридора жило мало. Контингент был социально почти однородный, все люди были небогатые, но кое у кого даже имелся телевизор с линзой, наполненной дистилированной водой из аптеки. Преобладали русские семьи, а в пяти комнатах жили старые одинокие интеллигентные еврейки. Все их имена, скорее всего в силу их некоторой экзотичности, я помню до сих пор. Старенькие сестры Фрима и Клара Марковны смотрели на меня слезящимися глазами и приглашали меня смотреть телевизор. А соседка Анна Павловна окончила Сорбонну и читала романы Золя на языке оригинала. Долгое время она проработала врачом, а на старости лет жила одиноко, тихо и незаметно. Филологическо – искусствоведческое семейство армяно-румыно-русского букета было, пожалуй, единственным чужеродным элементом, которое в составе четырех человек проживало в одной комнате и выделялось своим несколько большим достатком на фоне остальных соседей.Пожилая армянка – глава этого семейства, в прошлом видный деятель документального кино, отличалась добротой и прямо-таки мужской прямотой (в частности, не стеснялась громко произносить слово «идиот» в тех случаях, когда, по ее мнению, человек этого заслуживал), снабжала меня журналами «Крокодил» во время моих многочисленных детских болезней и, вообще, помогала чем могла. Она курила лучшие в мире папиросы «Беломор-Канал». Однажды я, открыв дверь в уборную, обнаружил ее, сидящей на стульчаке с папиросой в зубах. Особенного смущения не было у обоих. Она была совсем своей, вроде мужика, такая же, с усами. Чем-то она смахивала на Раневскую (впрочем, это пришло мне на ум гораздо позже). А вот пожилая одинокая женщина по фамилии Петрова, ходившая по коридору в кухню и обратно в гимнастерке, имела репутацию странной особы и считалась чуть ли не прототипом Анки-пулеметчицы из фильма «Чапаев». Когда я случайно оказался у нее в комнате, то, даже будучи совсем малым ребенком, поразился интерьеру ее помещения: пустота, немного скрашенная металлической кроватью в углу и огромным количеством пустых стеклянных банок по всему полу, что тогда меня не могло не удивить. После ее смерти оказалось, что у нее имелся сын, которого до этого никто не видел. Одним из соседей был отставной начальник погранзаставы с Дальнего Востока, мастер на все руки, орденоносец и хронический алкоголик. Его заслуженной пенсии хватало на прокорм всей его большой семьи – жены, тещи и троих детей. Громких скандалов и склок в коридоре я не помню. Может они и возникали, но от меня они были далекуо – в общей кухне. В целом обстановка была вполне миролюбивая. Ропот возникал лишь периодически, когда Ида Моисеевна поднимала жуткий чад в кухне, летящий по коридору прямо в комнаты, жаря на противне баклажаны. Этот одесский кулинарный изыск был чужд кулинарным пристрастиям основной части обитателей коридора . .

Однажды случилось быть свидетелем некоторой суматохи в связи со смертью одной соседки, которая жила в другой половине коридора, считавшейся согласно традиции некой запретной для детей из другой половины территорией. Звали ее Сара Израилевна и она занималась частной зубоврачебной практикой. Видел я ее всего раза два по зубным же делам ( в детстве они были у меня в полном порядке). К нам в комнату вбежала соседская девочка Наташа Плешакова, отец которой незадолго до этого был отправлен на лесоповал за хищения на мясокомбинате, где вскорости и помер, и дала мне посмотреть пачку открыток из комнаты умершей. Открытки все относились к эпохе первой мировой войны. Одна, помню, была из Каменец – Подольского с изображением крепости и в ней помимо теплых слов к невесте ли, к жене ли (этого узнать уже не довелось), были и слова надежды на скорую встречу. Я к этому времени читать уже умел. Среди открыток были и несколько явно черносотенного содержания, по-моему, даже с откровенным призывом « Бей жидов, спасай Россию». Наверное они были отправлены молодой Саре в знак предупреждения о грядущих событиях, которые не замедлили вскоре произойти. Семейство Плешаковых по-деревенски бесцеремонно перерыло все у умершей в шкафах и, может быть, ему даже повезло в материальном плане. Меня это уже тогда не могло не смутить и явно покоробило, но открытки были интересные, они мне рассказали о времени, которое вроде было совсем недавно, но его как-бы и не было совсем. Какая первая мировая война, какое она ко всем нам имеет отношение, о чем это? Был 1905 год, был 1917 год, была революция и победили большевики во главе с Владимиром Ильичом Лениным, который очень любил детей.

Нет, как нынче говорят – тут что-то пошло не так. В памяти случился сбой. В моем возрасте такое бывае. Приношу извинения. Беру передышку. Вот тут я все-таки заврался – умерла вовсе не Сара Израилевна, зубной врач, а некая гражданка Циглер, которую я зрительно совершенно не помню. Она поселилась в коридоре на совсем недолгое время. Мне рассказали, что она прибыла из мест не столь отдаленных, как и многие в то время возвращающиеся из ссылок представители чуждых элементов. Пожила она после возвращения столь мало, что я ее так как следует и не разглядел. С трудом припоминается маленькая старушка на костылях. Видел я ее очень редко и всегда издалека.Виной тут вероятно территориальная отдаленность другого конца коридора. Для ребенка это была другая планета. Отсюда наверное и поздняя путаница.

Когда нашей семье дали вторую комнату с противоположной стороны коридора за ее освобождением одинокой соседкой, попавшей под машину прямо напротив дома, я под руководством бабушки по красным дням календаря стал изучать портреты членов Политбюро на здании Гознака через дорогу. Интересно было сравнивать состав портретов от праздника к празднику – кто из прежних пропал, а кто появился впервые.

Да, была раньше такая традиция вывешивать портреты вождей страны по всенародным праздникам и их можно было запоминать, таким образом они должны были становиться доступней народным массам, да и советский народ вроде становился к ним как-то ближе.

Описываемый мной коридор и его обитатели – все это было так давно и вместе с тем совсем недавно – каких-то 60 лет назад. Ничтожное время по историческим меркам, однако, уже в нашем веке такой временной отрезок очень плотен и насыщен существенными событиями. А тогда мир жил гораздо медленней. Или мне это только так кажется из сегодняшнего дня? Это было время открытых проводок с витыми шнурами в комнатах, репродукторов с одной программой и четким расписанием вещания ( «Пионерская зорька» в 7-40, детские передачи в 16-00, «Театр у микрофона» по вторникам в 19-30 и т.д. ), молочниц с огромными бидонами, газировщиц с тележками, постовых милиционеров на перекрестках, гужевого транспорта и борьбы с комнатными насекомыми (применение дуста только что запретили). Стало общим местом вспоминать о точильщиках ножей у магазинов или татарах-старьевщиках, выкрикивающих с запряженных лошадками телег: « Старье берем!». Но по-моему никто пока не вспоминал о такой черте времени, как похоронные процессии с оркестром. Эти оркестры, исполняющие один и тот же музыкальный шлягер, были почти обязательным атрибутом похорон любого мало-мальски значительного покойника. Летом, окна были открыты настежь, траурный марш оглашал все закоулки большого двора своими печальными звуками. Малышня реагировала на эти звуки должным образом – бежала посмотреть на покойника и процессию. Я же по этим звукам просто констатировал, что кто-то из соседей по большому дому помер. Теперь траурные марши раздаются только на похоронах государственных мужей, в повседневной жизни их не слышно. А жаль Без громкой траурной музыки нам стало трудно узнавать, что кто-то рядом с нами оказывается тоже проживал еще не так давно.. Разве случайно встретишь кого-то в дверях внизу у лифта и недоуменно посмотришь на него – мол, мы с вами где-то встречались? А может и нет, может мы видимся с ним впервые, и это был единственный в жизни раз. Счастливый шанс !

Народ тогда уже в основном перебрался из подвалов и поселился в коммунальных, а иногда и в отдельных квартирах. Хрущевки и дальнейшее улучшение условий жизни советских людей стремительно воплощались в жизнь. Никита Хрущев, которого я имел счастье лично видеть в маленьком зеркальце, направленном бабушкой на трибуну под углом таким образом, чтобы я рассмотрел его получше, когда он выступал с речью перед собравшимся народом. Это великое событие (я говорю об этом без иронии, так как именно тогда Никита провозгласил, что через 20 лет в стране будет построен коммунизм) имело место в конце 50-х или в самом начале 60-х (точную дату мне уже не вспомнить) на сцене за главным павильоном ВДНХ.

Моя фантазия ( в отличие от некоторых более полезных для жизни качеств) развивалась правильно – когда я засыпал, то на потолке рассматривал узоры, создаваемые светом фар проезжавших во двор автомашин – комната была над воротами во двор, и в голове конструировались многообразные построения, лица и абстрактные орнаменты. Все причудливые очертания ложились на потолок и на стены, оклеенные обоями с турецкими огурцами или геометрическими фигурами. Фантазии было где разгуляться. Она и разгуливалась. А для самовыражения очень подходил платяной шкаф с зеркалом в полный рост. Этот шкаф был достопримечательностью комнаты – он переехал сюда вместе с бабушкой из гостиничных номеров Делового двора на Варварской площади (Четвертый Дом Советов), где она жила и работала. Шкаф был сделан на варшавской фабрике. Самовыражение состояло в моем кривлянии перед зеркалом. Я строил рожи сам себе, подражая неизвестно кому. Предполагаю, что мне было просто интересно узнать до какой степени я могу изменить свою внешность. Вот где зарождалось артистическое начало, которое, как это часто бывает, родители так и не углядели. Задним числом могу сказать, что это было скорее хорошо, чем плохо, так как натура артистической не стала. Однако полностью скрывать на лице свои эмоции я так и не научился.