Мы иногда пересекаемся с курсантами других военных училищ, особенно в Доме Офицеров на дискотеке, будучи в увольнении. Бывают и стычки, иногда перерастающие в кулачные бои местного масштаба. Порой из увольнения возвращаемся с шишками и фингалами, гоняя ногами по казарме чужие фуражки это добытые в бою трофеи с алыми и чёрными околышами, доказывающие, что мы вернулись домой непобежденными.

Руководство училища смотрит на эти шалости сквозь пальцы дека сами такими были.

Старшие рассказывали, что однажды начальнику училища позвонил комендант города и пожаловался:

– Ваши курсанты опять дерутся на проспекте!

Ответ генерала Бубенчикова был довольно своеобразным:

– Мои курсанты не дерутся, они наводят порядок!

После осенних беспорядков тысяча девятьсот восемьдесят первого года между нами, курсантами разных училищ, наступил долгожданный мир. Ведь весь личный состав всех военных училищ принимал участие в ликвидации антиправительственных выступлений и погромов, что навсегда нас, «Кировцев», сроднило с ракетчиками.

Общевойсковиков же мы по-прежнему не любили, так как в отличие от нашей казарменной системы у них был свободный выход. И звали мы их за глаза «девочками» и «пылесосами», постоянно задираясь в увольнениях. Они же в отместку дразнили нас «МопАми», это от прежнего названия нашего ведомства (Министерство Охраны Общественного Порядка). Но за четыре года и среди «пылесосов» мы успели приобрести друзей, особенно земляков, с которыми ездили вместе в отпуск.

Прошу прощения. Невольно увлёкся воспоминаниями!

Вернёмся всё же в Комгарон.

Темнеет. К воротам летнего центра, брякая замками бортов, подъехал ЗИЛ-131 с кузовом, крытым брезентовым тентом. Скрипнули, зашипев, тормоза. Раздался настойчивый сигнал.

Часовой КПП, в шинели с курсовками второго курса на рукаве, со штык-ножом на солдатском ремне, выходит из здания КПП и, мельком взглянув на номера ЗИЛА, открывает ворота, впуская машину. Автомобиль, проехав немного по нижней дороге мимо находящегося слева спортгородка, останавливается.

Из кузова через задний борт ловко, по-спортивному, выпрыгивает курсант. Он одет в офицерскую полевую форму ПШ. На нём ремень с новенькой скрипящей портупеей. На голове полевая фуражка с опущенным поводком. Через плечо ремешок с плащ-накидкой. В руках у старшекурсника офицерская полевая сумка. Там явно не тетрадки. Махнув рукой водителю, курсант весело благодарит знакомого солдата:

– Рахмет Еркен!

Военный водитель, солдат срочной службы, призванный из Казахстана, выглядывая в боковое окно, игриво предупреждает:

– Счастливо. Смотри, не спались зема!

Автомобиль трогается.

А наш курсант, проводив ЗИЛ, осматривается по сторонам и, шагнув с полотна дороги, растворяется в молочных сумерках спортивного городка.

Зажигаются огни на плацу.

Учебные роты выдвигаются на обще-училищную вечернюю поверку.

По дороге на плац все поют строевые песни.

Песни, сливаясь одна с другой, создают ту самую непередаваемую атмосферу торжественности вечернего ритуала. А при заходе на строевой плац каждое подразделение, переходя на строевой шаг, обрывает песню.

Где-то в глубине учебного центра, приближаясь к плацу, одна из рот поёт:

Сыграй еще походную, курсант приятель мой,

Училище военное закончим мы с тобой.

Уедем в дальние края, на карте не найти,

Судьба военная моя, нелёгкие пути.

Проходят дни – сменяются, вчера ты был курсант,

Теперь к нам обращаются «товарищ лейтенант».

Уедем в дальние края, на карте не найти,

Судьба военная моя, нелёгкие пути.

С Чукотки и до Балтики, во все концы земли

Разъедутся романтики товарищи мои…

На песню накладывается ещё одна. Это, топая яловыми сапожищами, вышагивают курсанты младших курсов:

Идет курсант по городу,

По незнакомой улице,

И от улыбок девичьих вся улица светла…

Ну вот и всё. Сегодня по традиции мы передаём батальонную песню четвёртого курса нашим последователям – курсантам третьего года обучения. Впервые песню «Железная дорога» запели курсанты в конце шестидесятых. Это старая традиция нашего Краснознамённого училища.

Правда, старшие офицеры рассказывали, что раньше, в годы их курсантской молодости, пели «Широкая дорога». Но это ничего не меняет. Традиция есть традиция.