При порыве плёнки весь зал взрывается как глубинная бомба. Крики, улюлюканье и свист режут уши.

Вновь запускается проектор, и фильм продолжается…

– Тыр-тыр-тр-тр-тр-тр. …

Весь зал поёт вместе с героями гражданской войны:

– Ты добычи не дождёшься, чёрный ворон, я не твой…

Кто-то кричит спящему часовому:

– Проснись! Ты серешь!

Другие голосят:

– Греби, Иваныч! Врёшь, не возьмёшь!

А кто и белому пулемётчику подсказывает:

– Куда лупишь?!!! Прицел смени! Двоечник!

После того, как над героем гражданской войны смыкаются воды Урала, четвёртый курс хором запевает:

– Вы жертвою пали в борьбе роковой, в любви беззаветной к народу…

Тут уж замполиты и командиры не выдерживают, и в летнем кинотеатре врубается свет.

– Выходи на построение…

Но вернемся, однако, в казарму…

Насыров, поднимаясь и всматриваясь в темноту аллеи, произносит:

– Все. Отпели. Давай, дуй на тумбочку. Вон кто-то крадётся.

Барсуков, поднимаясь, проходит к посту дневального. И вовремя. В казарму влетает помощник дежурного по училищу с двумя звёздочками на погонах.

– Почему с поста ушли?

– С какого поста? С тумбочки, что ли? – ехидно улыбается Олег.

– С тумбочки, с тумбочки! – и, повернувшись уже к дежурному по роте: – Дежурный! А ты куда смотришь? – злясь, выговаривает лейтенант.

– Это тумбочка ушла, пока мы песню слушали, – парирует сержант и, обращаясь к тумбочке, пнув её сапогом, приговаривает:

– Ещё раз так сделаешь, порублю на дрова! Поняла? Сестра Буратино!

Лейтенант плюет под ноги и, выходя из казармы, ворчит:

– Салабоны долбанные, связываться не хочется.

Товарищ лейтенант сам в прошлом году вышел из стен нашего родного училища. Но кормить комаров в тайге или гонять скорпионов в пустыне не захотел, вот и остался курсовым офицером. Им же, выпускникам нынешнего года, у которых нет отцов-генералов, богатых и высокопоставленных родственников, корячились самые дальние гарнизоны. Потому и смотрели будущие офицеры на лейтенанта свысока, как на штабиста и приспособленца, уважая только тех курсовых, которые прибыли из войск, отслужив честно свою пятилетку на задворках нашей любимой родины.

По курсантским меркам, вообще-то, он старше их всего на один год. Но лейтенант-то молодой! Обострять отношения и портить себе нервы с выпускниками «лейтеха» не захотел. Да и нужны ли ему чужие курсанты? От своих первокурсников голова кругом идёт. И лейтенант растворился в темноте аллеи.

***

В казарму со стороны заднего входа вошли два дневальных, которые были на ужине. Это курсанты нашего взвода – Коля Ткаченко и Иванов Сережка.

Наряд по роте состоял из трёх рядовых и дежурного – сержанта. Ещё была табуретка, которую мы выставляли на ночь, чтоб не стоять у тумбочки. А оправдывали сие нарушение устава подготовкой к государственным экзаменам.

Но сегодня внутреннему наряду ссориться с уставом было не с руки. Барсуков привез из города пол-литра.

– Микола, где хавчик? – спросил Барсуков вошедшего курсанта.

– В пожарном ящике. Там масло и хлеб.

– А что, мяса не было?

– Молочный день сегодня. И обязательно на мой день рождения, – горько усмехнулся Ткаченко.

Всех успокоил третий дневальный – Иванов Сергей по прозвищу Ванечка:

– Ладно, печеньем в клеточку закусим, у меня ещё и сало с посылки лежит. Так что закуси хватит.

– Так, тащи сало и вафли сюда! – улыбается Микола, подшучивая над Ванечкой, зная, что по курсантской неписаной традиции слово «вафли» произносить стрёмно, это кулинарное изделие все называют печеньем в клеточку.

Пока калякали, вдали вновь раздались строевые песни. Это батальоны и роты возвращаются из училищного клуба.

– А! Вот и наши косоглазые блеют! – смеясь, крикнул Ванечка, выбегая на крылечко.

– «Снегири», что ли, поют? – прислушиваясь, проговорил Коля Ткаченко, тоже направляясь к выходу.

Батальон, возвращаясь, пел под ритм походного шага., и было в этом что-то гражданское – разухабистое.

Сани с лета приготовь, приготовь,

Чтоб зимой не опоздать, опоздать.

Ведь с горы на гору хочет любовь

Все сугробы разметать.

Припев тянул весь батальон:

А щёки словно снегири, снегири,