От их слепых глаз не укроется ни доброе, ни худое.

Только Назгал этого не понимал. Он впервые видел подобные изображения. С радостью остановился, чтобы поглазеть на вытянутые фигуры. Их руки слишком длинные, словно у мертвецов из легенд. Головы приплюснуты, сдавлены, как от удара. Подчеркнутая слепота придает их лицам потусторонний оттенок.

В том могла быть задумка резчика, или же он не обладает нужными навыками. Никто теперь даже имени этого человека не назовет. Он исполнил литургию и скрылся в тени веков.

Назгал не мог остановиться, ведь принадлежит отряду. А воины все как один прошли под аркой.

Пришлось следовать за ними, проскользнув в закрывающуюся калитку. Назгал не хотел прикасаться к старому металлу. Казалось, под его пальцами ветхие прутья рассыпятся в ржавый прах. Будут его потом обвинять в страшном святотатстве.

За воротами располагалась площадь. На ней могло бы уместиться человек двадцать, не больше. В отличие от других городов, эта площадь не использовалась для собраний. После мессы люди расходились, обсуждали свои мирские делишки за воротами. Где и пригляд Хранителя не такой пристальный. Можно обсудить то, против чего с кафедры вещал священник.

Камни мостовой изготовлены из какого-то чудного камня с прожилками. Он распилен на ромбики, уложен на мягкой подушке из песка. Камни ладно пригнаны друг к другу, образуя бесконечную и ровную поверхность.

Шероховатости камня не хватало, чтобы идти по нему в подкованных сапогах.

Воины фыркали, но ругаться не смели. Ноги разъезжались на этой поверхности. Штурмовать храм с фронта – безумная затея. Всякий воин, решивший здесь пробежать, просто свернет себе шею. Но кому в голову может прийти идея грабить храм?

Фасад храма подавлял массивностью. Если шпиль поражал бесконечной высотой, выдерживающей удары ветра со всех сторон, то тело храма походило на громадный монолит из гранитных блоков.

Облицовки он не имел. Предстал перед зрителями во всем своем неприглядном виде. Массив тела вытолкнутый невиданной силой на чудесную мостовую. Словно каменный язык, стремящийся слизать блестящие льдинки.

Лишь с боков храм скруглялся флигелями. Окна прорезали пухлые стены, взирали на мир мозаикой из цветного камня. Не изображения, а хаотическое месиво цветов. Подобрано так хитро, что соседние цвета подчеркивали друг друга.

Профаны не понимали подобных тонкостей, но глядя на сочетания цветов, улавливали вселенскую гармонию в кажущемся хаосе.

Вход в храм утопал между камнями, подчеркнутый дубовыми дверями. Прямоугольный проем украшался фризом с резной чашей, обвитой линиями. Их назначение уже не угадать. Трещины перерезали ленты и стремились рассечь чашу, чтобы лишить человечество надежды.

Как и рельеф на воротах, чашу над входом не обновляли.

Внутрь вел подиум в три большие ступени. Для взрослого человека не составляло труда подняться по ним. А вот коротких ножек детей едва хватало. У женщин возникали свои проблемы, но для них все равно предназначался боковая калитка. Во время мессы они стояли в боковых нефах, в тени.

– Чего встал? – полуобернувшись, спросил Борд.

Назгал застыл в трех шагах от храмовой громады. Взирал снизу вверх на хмурящиеся скаты крыши. За ней возвышался перст шпиля, пронзающий небеса. С него порой срывались одинокие птицы, но неизменно возвращались назад. Ветер на такой высоте не позволял им отдалится от гнездовья.

– Шевелись!

– Извини, – пробормотал Назгал.

Он опустил голову, вжал ее в плечи, став еще больше похожим на карлика. Собственный голос удивил Назгала. Он понял, что за все те дни, что провел в отряде, проронил, даст Хранитель подтвердить, не больше трех десятков слов.

Входя под тень храма, Назгал даже зажмурился. Сердце его сжалось. От стен тянуло холодом, в них чудилась затаенная сила. Неудивительно, ведь сколько молитв тут произносили, сколько сил и чудес вложили в камни строители. В раствор наверняка подмешивали черепки с молитвами, пепел светильников и даже ритуальное питье.

Это место ничуть не походило на имиртскую часовенку. Там она возведена болотными людьми в насмешку над окружающими духами. Здесь же приехал особый мастер – прямо из столицы! Какие таинства он проводил, никому не ведомо.

Мощь храмовых стен сдавливала, отгоняя не только злых духов, но и недобрые мысли людей.

В голове у Назгала и так звенела пустота последнее время, теперь же не осталось ничего. Все дни он думал только о выживании, и о том, как кровь с древка копья темнеет, постепенно сходит, исчезает. Как исчезло тело паренька, запутавшегося в колючем кустарнике.

Внутри темно, холодно. Воздух замер в неподвижности, боясь беспокоить священников, служков, занятых важными делами. Тепла так не хватало, что чадящий поодаль факел ощущался кожей с десяти шагов. А запах горящего масла, чудных добавок в нем забивал другие запахи.